Олег Таругин - Волкодавы СМЕРШа. Тихая война

Еще спустя час отправились. У ремонтников имелся четкий приказ как можно скорее освободить ветку для прохождения идущих следом эшелонов. Ремпоезд отволок поврежденный паровоз на запасной путь, после чего железнодорожники, расцепив состав, убрали с дороги разбитые бомбами вагоны и составили его снова. Наблюдая со стороны за всеми этими манипуляциями, Гулькин вынужден был признать, что работенка у мужиков та еще. И это ведь фрицы даже рельсы не порвали, иначе пришлось бы еще и путь восстанавливать, не зря ж у них целых две платформы загружены запасными рельсами и шпалами.

Переформировав эшелон, их дотянули до ближайшего крупного узла, где сразу же отогнали на запасные пути дожидаться локомотива. Поскольку график движения сломался, сначала требовалось пропустить несколько поездов, после чего обещали отправить и их. С точки зрения работы НКПС – рутина, а вот для Александра все оказалось впервые и внове. Вот, кстати, тоже ведь фронт за линией фронта, как и у них с ребятами! Они вражеских диверсов с прочим подрывным элементом ловят, путейцы обеспечивают бесперебойную доставку на передовую подкреплений и техники, отправку обратно подбитых танков, раненых и эвакуируемых. Да и там, в далеком тылу, если подумать, тоже свой фронт, безоружные солдаты которого в три смены вкалывают на оборонных заводах, в госпиталях, колхозных хозяйствах. При том что тыловые нормы питания ни в какое сравнение с фронтовыми не идут…

Младлей Пермяков остался на полустанке дожидаться автомашины, которую обещали прислать из авиаполка после радиограммы Гулькина. Сашка, разумеется, не спорил: что мог, он и так сделал – про воздушный бой сообщил, ожог парню обработали, дальше пускай летуны сами разбираются, не маленькие. Да и добираться до расположения оттуда в любом случае ближе.

Ближе к обеду тронулись. И еще спустя несколько часов прибыли, куда следовало – на крупную железнодорожную станцию в полутора десятках километров от Калинина. Расположенную в полосе наступления 119-й стрелковой дивизии станцию и поселок неподалеку от нее освободили буквально несколько дней назад, прорвав вражескую оборону на участке Горохово – Прибытково – Эммаус. Повсюду виднелись следы недавних кровопролитных боев и многочисленных бомбежек, большинство зданий было разрушено, а вдоль путей громоздились искореженные остовы вагонов, вздувшиеся и выгоревшие цистерны, развороченные взрывами паровозы.

Особенно Александру запомнились несколько лежащих кверху брюхом сгоревших «тридцатьчетверок», сброшенных под откос вместе с платформами. Тех самых «тридцатьчетверок», что столь остро требовались фронту и которые так до него и не доехали… Встречались и фашистские танки, разбитые огнем артиллерии или бомбами – черно-рыжие, со снесенными детонацией башнями и раскуроченными корпусами. Немцы обороняли важный железнодорожный узел до последнего, но удержать позиции не смогли. Несмотря на разрушения, сейчас станция уже функционировала в полном объеме, круглосуточно принимая и отправляя составы.

Эшелон встал под разгрузку, а Гулькин, оставив подчиненных с пленными (все трое доехали благополучно, даже так и не пришедший в сознание стрелок-радист), отправился выяснять, как им добраться до особотдела. Разумеется, их никто не встречал, а с транспортом, вполне ожидаемо, имелись большие проблемы. И все же Александру всеми правдами и неправдами удалось выбить в свое распоряжение грузовик. А как иначе? У него, между прочим, ценные пленные, один из которых тяжелораненый. Они что, пешком потопают? А ежели сбегут по дороге, кто отвечать станет?

Коменданта станции он после недолгих поисков обнаружил в уцелевшем крыле разрушенного бомбой здания станционной управы. Ну, или вокзала – пойди пойми, как это строение у тружеников НКПС правильно называется? Точнее, то, что от него осталось. В крохотной комнатушке, несмотря на жарко натопленную печку-буржуйку, гулял, таская по вышарканному полу обрывки каких-то бумаг, морозный сквозняк. Единственное окно с вынесенной взрывной волной рамой было наспех забито фанерой и задрапировано плащ-палаткой, но это помогало плохо. Тем более что двери в кабинете не наблюдалось вовсе. Замотанный железнодорожник с красными от хронического недосыпания глазами, выслушав особиста, поначалу стал было сетовать на отсутствие транспорта. В смысле, от слова «совсем». Но Гулькин лишь пожал плечами, ровным голосом повторив требование. А заодно ладонь на клапан кобуры положил – абсолютно случайно, разумеется. Просто раненая рука от холода снова неметь стала, вот и нашел, обо что опереться.