Олег Таругин - Волкодавы СМЕРШа. Тихая война

Командиром диверсионной группы оказался тот самый парашютист, которого вырубил Карпышев в первые мгновения штурма, отправив головой в лавку. Сейчас он, более-менее придя в себя, сидел под дальней стеной со стянутыми за спиной ремнем руками. Маскхалата на нем не было, только расстегнутый до пояса комбинезон. Прыжковые ботинки с высоким голенищем тоже оказались расшнурованными, видимо, менял носки или просто позволил ногам немного отдохнуть. На рукаве – нашивка с тремя символическими «птицами» (или «крылышками», как их иногда называли инструкторы) и горизонтальной полосой под ними. Аж целый гауптман, стало быть, капитан по-нашему.

Несколько секунд Александр разглядывал противника. Похоже, хреново фрицу: сначала гранатой контузило, затем башкой приложился. На лбу – роскошнейшая ссадина наискосок, левый глаз начинает затекать, под носом две влажные темные полоски, из-за чего фриц периодически облизывает верхнюю губу и сплевывает на пол вязкой алой слюной. Присев на корточки, младлей взял пленного за подбородок, чуть повернув его голову. Нет, ушные раковины чистые – уже неплохо. Не так уж его и сильно ударной волной шибануло, коль кровь ушами не пошла. Значит, слышит нормально. Иначе как его, гада, допрашивать?

Коротко выругавшись, фашист зло мотнул головой, высвобождаясь из пальцев «проклятого русского ублюдка», если Сашка правильно понял сказанное. Усмехнувшись, Гулькин делано брезгливо отер выпачканную кровью руку о ткань немецкого комбеза и неторопливо поднялся на ноги. Присел на пододвинутый Паршиным колченогий табурет – главное, не упасть, гнилой, зараза! Но так правильно, инструктор, помнится, говорил, что пленный сразу должен понять, кто хозяин положения. Поэтому – максимально расслабленная поза и взгляд сверху вниз. Обязательно сверху вниз, чтобы поверженный противник вынужден был задирать голову.

Выдержав небольшую паузу, коротко бросил:

– Name? Dienstrange? Abteilung? [10] Имя? Воинское звание? Подразделение? ( нем .)

Неопределенно дернув плечами, немец снова сплюнул на пол и демонстративно отвернулся. Понятно, так просто его не разговоришь. Собственно, в последнем Сашка и не сомневался, поскольку об этом им твердили буквально с первых дней. Мол, разведывательно-диверсионные отряды люфтваффе – это вам не пехота или, допустим, танкисты-артиллеристы, потому даже не надейтесь, что в плену они сразу начнут «словесно испражняться» (кто именно это сказал, Гулькин не помнил, но словосочетание запомнилось намертво). Ладно, не особенно и хотелось…

– Имя? Звание? Подразделение? Цель вашего задания? – младший лейтенант не говорил, а ВЫПЛЕВЫВАЛ слова. Снова безрезультатно. Гауптман даже не повернул головы, лишь продолжал хлюпать разбитым носом.

– Сашка, хватит, пожалуй, – подал голос Паршин. – Сам видишь, по-хорошему он не хочет. Давай по-другому? Время поджимает, сеанс связи скоро.

Говорил товарищ на родном языке, продолжая, тем не менее, незаметно контролировать взглядом лицо пленного. Похоже, не зря: фриц определенно кое-что понял, уж больно характерно напряглись мимические мышцы и дернулся уголок рта при словах «давай по-другому». Впрочем, ничего удивительного, не только курсантов УОО учили языку противника, но и наоборот. Конечно, можно было общаться и на немецком, но это выглядело бы слишком наигранным, сразу понятно, для чьих ушей предназначено. А так – вроде сам узнал, случайно. Откуда паршивым русским знать, что он понимает их варварский язык?

– Пожалуй… – делая вид, что решение дается ему с трудом, Александр отступил в сторону. – Раздень его до пояса, у меня рука болит.

– Свиньи… – глухо бросил парашютист. – Все равно вы ничего не узнаете. Я умру, как герой, как несломленный солдат рейха! И так поступит на моем месте любой.

– Как хочешь, – как можно равнодушнее ответил Гулькин. На немецком, понятно, ответил. И мысленно усмехнулся при этом – знает этот гад русский, точно знает! – Охотно верю, что ИМЕННО ТЫ умрешь, не произнеся ни слова. Но есть еще трое. Не уверен, что все они окажутся настолько стойкими и верными вашему фюреру. Но если ты не передумаешь, пожалуй, я преподам им небольшой наглядный урок. Пусть своими глазами увидят, как именно погиб их героический командир. И что будет с ними, если не захотят отвечать на мои вопросы. Не против? Дать время на размышление? Скажем, минуту?

Немец снова выругался и отвернулся. Покрытое разводами грязи лицо заметно побледнело; по щеке, несмотря на царящий внутри избы холод, сбежала, оставляя за собой светлую дорожку, струйка пота.