Алла Бегунова - Дорога на Дебальцево

Через четыре дня Александре разрешили вставать. С помощью тети Вари она первым делом добралась до большого зеркала и посмотрела на себя. Внешность для актрисы — вещь сугубо профессиональная, определяющая все ее существование. Физическое тело — рабочий инструмент, и он должен находиться в отменном порядке.

Придирчиво рассматривая свое отражение на блестящей поверхности, Булатова не находила в нем существенных изменений. К счастью, осколки «лимонки» пролетели мимо. Впрочем, фигура, кажется, слегка изменилась. Лежачий образ жизни и калорийное питание, конечно, способствуют восстановлению организма и вместе с тем добавляют лишние сантиметры в объеме талии и бедер. Она будет бороться с ними, когда выйдет отсюда.

Вечером молодую актрису навестила… Шевкие Мансуровна.

Александра не сразу поверила своим глазам. «Белая бабушка», смущенно улыбаясь, стояла на пороге палаты и держала в руках полотняный узелок с гостинцами. Она развернула его на столике перед кроватью. Там оказались чебуреки. Но не те, что продают в ларьках по всему Крыму, а самые настоящие, татарские домашние в виде небольших треугольников из тончайшего теста, щедро начиненного фаршем из молодой баранины, приправленным мелко нарезанным укропом. Запах от них исходил просто сногсшибательный.

— Спасибо, дорогая Шевкие Мам… Мансуровна! — воскликнула Саша. — Мне даже неудобно. Как это вы меня нашли?

— Должна была найти и нашла, — ответила старушка. — Да ты ешь, не стесняйся. Чебуреки правнучка делала. А барашка сосед зарезал сегодня утром. Так что все свежее.

— Очень вкусно! — похвалила Булатова.

— И какой шайтан понес вас на то проклятое место? — тяжело вздохнула Шевкие Мансуровна. — Там в одну минуту все люди из нашего полкового штаба погибли. А она выжила.

— Вы говорите о Павличенко? — молодая актриса отложила в сторону татарский пирожок.

— Да, о ней. Я в ихней роте с апреля сорок второго года санинструктором была. Вот и повезла Люду в дивизионный медсанбат, в Инкерман, в штольни. Тяжелую контузию она получила. Лицо осколками посекло и мочку правого уха оторвало.

— Боже мой! — ахнула Булатова.

— Но тебя-то осколки не задели? — вдруг резко повернула разговор «Белая бабушка».

— Нет. Только кома, бессознательное состояние.

— Хвала Аллаху. Боевое крещение ты прошла. Вот тебе подарок от фронтового снайпера, — с этими словами Шевкие Мансуровна извлекла из кармана своей длинной юбки какой-то плоский предмет, завернутый в клетчатый носовой платок, и неторопливо его развернула.

В лучах солнца, пробивавшихся сквозь больничные шторы, сверкнул желтоватый металл. Это был портсигар, имевший почти квадратную форму и довольно тяжелый. Александра осторожно взяла его в руки и осмотрела. На крышке имелась гравировка: «В.С.Х.В. 1939 г.» в двойном круге и красивый цветочный орнамент у него по бокам.

— Серебро с латунью, — сказала старушка, — внутри ювелирная проба есть: пятьдесят шесть процентов серебра. Открой, не бойся.

Булатова нажала на кнопку замка, портсигар раскрылся. В нем лежали папиросы, плотно прижатые резинками. Девять — с одной стороны и семь — с другой. На их бумажных гильзах темнели буквы: «БЕЛОМОРКАНАЛ».

— Это — мне? — спросила она недоверчиво. — Но почему?

— Не задавай пустых вопросов, джаным [1] Джаным — душа моя (тюрко-татарск.). , — сурово произнесла «Белая бабушка». — Портсигар с папиросами был у Людмилы. Она подарила его, когда мы прощались в Новороссийске. Сказала, что в благодарность за спасение. Портсигар ей самой отдал какой-то малый в Одессе, когда она вытащила его с поля боя. А теперь-де моя очередь. Но я не курю и никогда не курила. А ты куришь.

— Плохая привычка, — тотчас согласилась Булатова, не зная, как отнестись к странному поступку старушки.

— Береги эту вещь, — проговорила Шевкие Мансуровна торжественно, точно давала последний и важный совет. — Папиросы Люды ты можешь курить, она их любила, и ты тоже увидишь, они — полезные…

Лечебный процесс в клиническом военно-морском госпитале имени академика Николая Пирогова проходил быстро и результативно. В сопровождении тети Вари молодая актриса, одетая в госпитальную фланелевую пижаму светло-кофейного цвета, теперь гуляла по территории заведения и однажды добралась до пристани.

Ее радости не было предела!

Павловский мыс с трех сторон окружало море. Слева лежали Южная бухта и Корабельная бухта, справа — широкая и длинная Северная. На оконечности мыса, за двухэтажным адмиральским корпусом, был виден памятник эсминцу «Свободный» с устремившейся вверх четырехгранной стелой и черным якорем, с металлическими досками, где выбиты фамилии погибших моряков. Эсминец здесь разбомбили немецкие самолеты в начале июня 1942 года.