Юрий Смородников - 5 дней и 72 метра

Я поспешил присоединиться к своим и зашел в столовую-палатку. Федя был уже здесь, рядом с ним сидел Литератор. Он был старше всех нас, и единственный (не считая ротного) имел высшее образование. Федя очень уважал Литератора, он вообще пользовался популярностью. Литератор, хоть и был на вид слабаком, легко сходился с нужными людьми, и никто никогда не смел на него гавкать. Даже ротный относился к нему по-особенному. Литератор умел умно говорить, помогал ротному в написании рапортов и других бумажек. Литератора даже хотели сделать замком взвода, но он отказался. По образованию он был историком, и в литературе разбирался прекрасно, часто цитировал стихи или строки из различных произведений, за что и получил свою кличку. Он и мне помогает с моими записями, если я и сумею что-то грамотно описать или ввернуть какое классное словечко, то это не мой талант, это все Литератор.

Они с Федей постоянно вели заумные беседы. Вот и сейчас разговор зашел о религии, хотя нам о таком говорить запрещалось. Раньше я бы включил какой-нибудь видосик на YouTube и принялся жевать свой бургер, но эти времена ушли в прошлое. Теперь развлечь себя можно было только разговором с людьми. Поэтому я подсел поближе и навострил уши.

– Вот, смотри, – говорил Литератор, размахивая кружкой с горячим дымящимся цикорием. – Есть такая народная мудрость, что в окопе не бывает неверующих. Это не точная цитата, но смысл я передал. Слышал об этом?

– Ну. – Федька кивнул головой, рот у него был набит супом-кашей.

– Вот! Вроде бы логично. Человеку свойственно в самые страшные моменты своей жизни, особенно когда он не в состоянии повлиять на окружающий мир, обращаться к иррациональным, потусторонним силам. Только так он может защитить свою психику от разрушения.

– Так и есть! – сказал Федька и закинул в себя новую порцию варева.

– Но это только с одной стороны. С другой стороны… Тут надо нарисовать себе портрет религиозного человека. Так сказать, для понимания. Вот представляет он себе, что есть некая сущность. Сущность эта не поддается пониманию человека, намерения ее и задумки простому человеку непонятны.

– Пути его неисповедимы, – вставил Картошка, внезапно оказавшийся рядом со мной. Он закинул в рот большой кусок хлеба и начал яростно его жевать.

– Именно! – воскликнул Литератор и пригнул голову, чтобы не привлекать лишнего внимания.

А я вылупился на Картошку. Откуда этот увалень мог понимать то, о чем ведет речь Литератор? Но тут я вспомнил, что он из религиозной семьи и эта тема может быть ему знакома.

– Однако, несмотря на все эти неведомости, сущность эта желает нам добра. Вся ее деятельность направлена на заботу о нас. Более того, эта сущность представляет собой великого судью, исполненного высшей справедливостью. Вот ключевое слово, к которому я собираюсь придираться. Вот такой портрет у нас получился.

– Еще хлебушка? – Федя, уже прикончивший свой обед, протянул кусочек хлеба Литератору, но тот отказался. Он до сих пор не притронулся к котелку.

– А теперь представим человека в окопе. Свистят пули, с неба падают бомбы одна за одной, трещат пулеметы, крики ярости, крики агонии. Да вы сами все это прекрасно знаете. Так вот, разве это все не заставляет человека задуматься о том, насколько такое положение вещей справедливо? Справедливо ли, что его дети и жена сейчас недоедают и едва сводят концы с концами? Справедливо ли, что он сидит в окопе в одном шаге от смерти, пока какой-нибудь жирный полковник тычет засаленным пальцем в карту? Справедливо ли, что с другой стороны на него сейчас с автоматом в руках побежит точно такой же бедолага? Вот о чем думает в этот момент любой солдат, способный пользоваться своим мозгом. По крайней мере, я на это надеюсь. И если существует такая несправедливость…

– Ого, – заорал один из солдат и тут же поднялся на ноги, отчего скамейка под ним качнулась. – Смотрите, ребят, настоящая куриная нога!

Солдат выудил из своего котелка куриную ногу и поднял ее вверх, как олимпиец, несущий факел. Его тут же обступили другие солдаты, вскоре там толпилась уже вся столовая. Только наш стол остался недвижим, если не считать предательски сбежавшего смотреть на куриную ногу Картошку. Я разглядывал свой котелок: кусочки разваренного теста, называющиеся клецками, немного гречки, совсем чуть-чуть картошки и микроскопические кусочки мяса неизвестного происхождения. Очень густой жирный бульон (таким он стал совсем недавно, и это очень радовало солдат) делал консистенцию нашей жрачки чем-то средним между супом и кашей. Отсюда и возникло новое название – суп-каша. Набить брюхо можно, но уже через пару часов ты будешь выть, как волк с голодухи.