Александр Андреев - Очень хочется жить. Рассудите нас, люди

— Какой ты жестокий, «хороший мой человек»! — Я обняла его, присмиревшего, полностью подвластного мне, и прислонилась щекой к его груди. — Если бы твой приговор привести в исполнение, сколько бы женщин ходило немыми!.. Что ты от меня хочешь? Ведь я с тобой.

Вадим по привычке положил руку на мои волосы. Но рука была какая-то неживая, словно каменная, и неуютная.

— Со мной и не со мной, — сказал он с грустью. — Ты меня измучила. Пора тебе бросить кокетство и легкомысленные выходки. Девичья красота — это такая приманка. А люди встречаются всякие… И потом скажи наконец: сколько времени мне еще ждать?

— Куда ты торопишься?

Щеки Вадима зарумянились, голубые глаза потеплели — ожил!

— Вадим, нам долго-долго жить вместе — соскучимся еще, устанем… Давай хоть погуляем на свободе, повеселимся.

Вадим насторожился.

— Странно! Такое впечатление, будто я собираюсь заточить тебя в темницу. Скука и усталость после свадьбы — перспектива не из веселых.

«Зачем я это сболтнула? — упрекнула я себя. — Что это взбрело мне в голову? В самом деле, сегодня это случится или через месяц, через год… Все решено, все выверено, приданое подготовлено, подарки тоже— замужество неотвратимо, как рок. Нет, нет-нет, еще немного свободы, нужно еще покружить по ночному городу, увидеться с тем парнем, Алешей…»

Алеша Токарев вдруг вырос перед глазами, на миг заслонив Вадима. Я испугалась и, чтобы отогнать навязчивое видение, обняла Вадима, поцеловала в губы.

— Все хорошо, мой дорогой, — торопливо проговорила я. — Просто я устала и болтаю всякую чепуху…

— У тебя нет никакой жалости ко мне. Ты знаешь, какое у меня сердце. Оно так болело, думал — вот-вот остановится…

Здоровый, крепкий Вадим любил жаловаться на мнимые болезни, тень инфаркта мерещилась ему: многочисленные тетушки с детства внушали, что он «предрасположен к заболеваниям, легко схватывает простуду, у него слабые легкие и прочее…». Ему хотелось, чтобы я пожалела его…

— Пусть оно утихнет, твое бедное измученное сердце…

Уловив иронию, Вадим отстранил меня;

— Не смейся, пожалуйста!..

Он снял со стула пиджак, перекинул его через плечо, распрямился, чуть выставив грудь, — прежний, всегда помнящий о мужской неотразимости и немножко смешной в своей напыщенности.

— Имей в виду: эта твоя выходка и эта ночь — последние. Если, конечно, ты дорожишь нашими отношениями, если ты думаешь о них всерьез, если готовишься стать моей женой.

Я потупилась, стало скучно от этих «если» Он воспользовался моей покорностью, чтобы показать свою власть: как правило, слабый человек проявляет власть и жестокость над покоренным.

— А ирония и насмешки тебе даром не пройдут. У меня будет время их припомнить…

Я вскинула голову и взглянула ему в глаза: — Вадим, ты сказал что-то очень подлое. Возьми свои слова назад.

— Что?

— Возьми свои слова назад, — повторила я.

Он отступил к двери, плечи его сразу обвисли, внезапный страх опять выбелил глаза.

— И знай: случая припомнить у тебя не будет, не должно быть!

— А что я сказал? Что сказал?..

— Ты отлично знаешь что — не дурачок.

— Ну, прости, пожалуйста. От волнения я потерял над собой контроль… Если мои слова обижают тебя, я их беру назад.

— Спасибо. Теперь иди. Я хочу отдохнуть.

— Но ты не сердишься на меня, Жень-Шень?

— Уже не сержусь. Иди…

Проводив Вадима, я вернулась в комнату, села на кровать и уронила руки на колени. Мысленно заглянула немножко вперед, в будущее, и сразу стало грустно до слез: увезет он меня в свою огромную «академическую» квартиру, до отказа набитую старомосковской рухлядью красного дерева, почерневшей и потускневшей от древности, пыльной и расшатанной. И четыре тетушки Вадима, старые привередливые девы, будут неустанно следить за каждым моим шагом: петь нельзя, бегать нельзя — не девочка. Можно лишь осторожно дышать. А Вадим, я это теперь отлично понимаю, ни за что не даст мне воли; на этого не гляди, туда не ходи, начнет выслеживать да подкарауливать — такой уж у него характер…

Нюша приотворила дверь, бочком пронырнула в узенькую щелочку — она всегда так входила. Принесла горячего молока и два ванильных сухарика, поставила все это на стол, а сама присела на маленький стульчик возле кровати.

— Выпей молока, чтоб горло не заболело. — Она сокрушенно ударила ладонями себя по коленям. — Ну и отличилась ты нынче, девка. Ума не приложу, как теперь с тобой действовать. Такого за тобой еще не водилось…