Владимир Богомолов - Сочинения в 2 томах. Том 2. Сердца моего боль

Как во всеуслышание рассказал на прошлой неделе в офицерской столовой инструктор политотдела дивизии капитан Зимарин, в то время как советские женщины без выходных, без продыхов и перекуров по двенадцать—пятнадцать часов вкалывали в поле, на стройках или у станка и даже на лесоповале и могли лишь мечтать о еженедельной бане, при капитализме не только в Германии, но и в других странах Европы богатые женщины, вместо того чтобы где-нибудь работать и создавать материальные ценности, проводили на этих приспособлениях над струями теплой воды по пять-семь часов в день, попивая при этом кофе с конфетами или вино и почитывая романы. Тяжелейшие нагрузки наших женщин, особенно в годы войны, были общеизвестны, и, естественно, это сообщение не могло не вызвать у офицеров возмущения, выраженного в крепких матерных словосочетаниях. Кто-то за моей спиной предложил в знак протеста разбить все эти устройства в домах немцев в районе расположения дивизии; адъютант старший саперного батальона капитан Гордиенко заявил, что в России «женщины подмываются лишь по большим революционным праздникам, но устроено у них все ничуть не хуже, чем у немок, а вовсе наоборот — лучше»; еще кто-то громогласно высказал неожиданное убеждение, что струи теплой воды используются богатыми, зажравшимися иностранками, и прежде всего немками, для «нанизмы», то есть для разврата, и эта догадка вызвала всплеск еще большего презрения и негодования; и тут сидевший за соседним столом метрах в трех от меня Гаврилов, забыв о еде, с перекошенным от ненависти лицом и с вилкой, зажатой в руке, вскочил со стула и закричал:

— Всех этих сволочей надо к стенке ставить — без суда! Будь это в моей власти, я бы их всех перестрелял!

Лично у меня отношение к фаянсовой раковине было деловым, утилитарным. За две послевоенные недели Бахтин на немецкие армейские сигареты и ящик трофейной же мясной тушенки выменял для меня более сотни банок различных немецких домашних компотов, я уже привык есть их только холодными, и потому ни разбивать это приспособление, ни отказываться от его использования для охлаждения мне и в голову не приходило.

Я выбрал банку кисловатого компота из ягод крыжовника, обтер ее полотенцем, открыл и, взяв ложку, уселся в проходной комнате в кресло у окна и погрузился в мечты.

В девять утра в штабе корпуса предстоял строевой смотр, на котором должны были окончательно отобрать участников парада победителей.

Поедая компот, я жмурился и нелепо улыбался, можно сказать, по-дурацки лыбился, и так явственно все себе вообразил: Красная площадь… стройными колоннами идут победители… строевой шаг — все сразу поднимают ноги и с силой ставят их всей ступней — печатают шаг… всё «тип-топ»: сапоги блестят, пуговицы сверкают, сияют ордена и позвякивают медали… глаза горят… четкое взаимодействие рук: под правую ногу — левая рука, под левую ногу — правая рука; руки производят свободные движения: вперед — кистью на высоту пряжки пояса и на расстоянии ладони от пряжки, и назад — до отказа в плечевом составе — «Молодца!» — и я среди них. Охватившие волнение и гордость переполняли меня.

Конечно, каждому хотелось бы участвовать в параде, но я понимал, что такое счастье выпадет немногим, поэтому надеялся, нет, в душе даже был уверен, что, включенные в список самим Астапычем, мы с Мишутой будем утверждены и достойно и с честью представим нашу боевую 425-ю стрелковую дивизию на параде в Москве.

В этот день жизнь раз за разом, непонятно почему, бросала меня на ржавые гвозди. Во время утреннего смотра обходивший строй председатель отборочной комиссии, начальник оперативного отдела штаба корпуса, рослый, плечистый, с большим багровым носом и громоподобным голосом полковник Булыга — я знал его еще по боям под Житомиром, полтора года назад, когда он был майором, — остановясь передо мной, посмотрел и недовольно воскликнул:

— Шрам на правой щеке!.. Отставить!

— Разрешите доложить, — без промедления вступился подполковник Кичигин. — Один из лучших офицеров соединения. Отобран лично командиром дивизии... Под Бекетовкой в новогоднюю ночь, захватив немецкую машину, вывез из окружения документы штаба и девять тяжелораненых... Спас им жизнь... В том числе подполковнику Северюхину...

— Бекетовку помню, — вглядываясь в мое лицо и вроде подобрев, заметил полковник. — И его будто припоминаю... Знакомая физиономия!..