Я спал крепко и проснулся часа в три ночи, очевидно, не сразу, от непрерывного, резкого зуммера полевого телефона, стоявшего на низкой прикроватной тумбочке рядом с изголовьем. Нашарив в темноте и поспешно схватив трубку, — может, из штаба, а может быть, тревога, — проговорил:
— Сто седьмой слушает, — это был позывной моего аппарата.
— Старший лейтенант Федотов? — донесся издалека властный, командный и, казалось, уже чем-то недовольный голос.
— Так точно! — я подскочил на кровати.
— Вы что, спите? — настороженно и с удивлением или даже возмущением спросили меня.
— Никак нет! — преданно закричал я в трубку, включив фонарик, а затем настенную лампу и хватая со стула обмундирование.
— Станьте по стойке «смирно», когда с вами говорит старший по званию, — строго и недовольно приказали мне.
— Слушаюсь! — В одних трусах я нелепо стал навытяжку с трубкой, прижатой к уху.
— С вами говорят из отдела расстрелов, — продолжал издалека повелительный голос. — У аппарата полковник Тютюгин! Лично!
— Я вас слушаю, товарищ полковник!
— Поднимите роту по тревоге. Боевая обстановка чрезвычайна и становится критической. Вы меня понимаете?
Приказание было столь неожиданным и невероятным, что я ощутил какую-то слабость и пустоту в ногах, в области живота и чуть ниже...
— Так точно! — заверил я, хотя ничего не мог понять, не мог спросонок осмыслить услышанное и единственно, что предположил: западные союзники — англичане и американцы — отказались, как было договорено, отвести свои войска к обусловленной демаркационной линии и, более того, очевидно, напали на нас. Но при чем тут какой-то отдел расстрелов?.. И фамилию полковника — Тютюгин — я слышал впервые.
— От быстроты ваших действий, — продолжал тот же повелительный голос, — от вашей самоотверженности и, не буду скрывать, от вашей готовности до конца выполнить свой долг зависит, возможно, не только судьба дивизии, но и судьба всей армии. Вы меня понимаете?
— Так точно! Я до конца... Я выполню, товарищ полковник, — поспешно заверил я.
— Если не выполните, вы будете расстреляны! — разъяснили мне. — Слушайте меня внимательно!
— Я вас слушаю, товарищ полковник!!! — преданно закричал я, весь обратясь в слух и в полном замешательстве от всего услышанного, но понимая, что сейчас мне будет сообщено самое важное — будет поставлена конкретная боевая задача — и, таким образом, все прояснится, станет на свои места и наступит полная ясность.
— У Бебы загиб матки, — с волнением торжественно возвестил все тот же голос и с искренним отчаянием воскликнул: — Какой ужас!
Я в жизни не знал никакой Бебы, понятия не имел ни о каких женских аномалиях и спросонок вообще ничего не соображал, но, прежде чем я успел не то что выругаться, а хотя бы просто что-либо сообразить, «полковник Тютюгин» уже повесил трубку, а я, поняв наконец, что это Володька с Мишутой меня разыграли, отчаянно ругался и не мог уснуть.
Я не обиделся на них, мне не положено было обижаться: в старой русской армии, как рассказывал Арнаутов, предметом шуток и подначек в кругу офицерства были в основном младшие по званию и по возрасту офицеры. Волею судеб я самый молодой и по одному тому должен все терпеть и, более того, делать вид, что меня это ничуть не задевает (и Володька, и Мишута Зайцев на два года старше меня, даже Кока старше меня на полтора года).
Со слов Арнаутова я знал и помнил высказывание Бисмарка о том, что умные учатся на чужих ошибках, а дураки — на своих. Я же оказался глупее дураков: всего два дня назад я купился на очередной обман — неизвестный, непонятный мне «климакс» принял за «клиренс» [49] Клирен с (или дорожный просвет) — расстояние от дорожного покрытия до дифференциала автомобиля.
, и сейчас был каждую минуту предельно настороже, ожидая подвоха, и вот надо же — опять попался на очередной розыгрыш.
Улыбаясь вползуба, я ходил по комнатам, останавливался у открытых окон, чувствовал, что не усну, и, чтобы успокоиться и отчасти вознаградить себя за нелепый розыгрыш, решил побаловать себя чем-нибудь вкусным.
Я прошел в ванную, где в голубой фаянсовой раковине для подмывания под круглосуточно фонтанировавшей струйкой ледяной воды, накрытые для лучшего равномерного охлаждения байковой портянкой, у меня постоянно находились две-три банки компотов. О том, что это гигиеническое устройство называется французским словом «биде», я узнал только спустя десятилетия, когда эти приспособления появились в продаже в московских магазинах; тогда же, в Германии, в сорок пятом году, мы именовали его сугубо по-русски и вполне предметно — пи...мойка, причем отношение к нему было презрительно-неприязненным, если даже не враждебным.
Читать дальше