Владимир Богомолов - Сочинения в 2 томах. Том 1. Момент истины

Кроме того, я вернул в «Юность» почти 6000 рублей, выданные мне в долг за роман (в 1971 г. — 3600 рублей и еще за увеличение объема в 1972 г. в двух пролонгациях) — (как и телеграфный перевод аванса, так и расписка о возвращении денег в «Юность» у меня сохранились).

В 1974 г. это были очень большие деньги, «Москвич» тогда стоил 4,5 тысячи, и мне пришлось крутиться, чтобы занять такую сумму.

На мою телеграмму и немедленный возврат аванса Б.Н. Полевой ответил вторым письмом, в котором сожалел о расторжении договора, не избежал нотаций, приведя в качестве назидания строптивому и несговорчивому автору пример: «даже Лев Толстой прислушивался к замечаниям доброжелательных критиков и не раз правил рукописи по их советам».

Но тогда были доброжелательные критики, а не закулисноперестраховочные спеццензуры.

Одновременно с письмом Б. Полевого курьером из редакции мне был доставлен только один экземпляр рукописи, тот, что был в типографии, а я ведь отдал в редакцию 5 экземпляров.

«Глубокоуважаемый Владимир Осипович,

Хотя на мое письмо, посланное мною две недели назад, Вы не нашли времени ответить, сегодня вот, перед выездом в Чехословакию, снова пишу Вам.

Эти два письма разделяют примерно две недели времени, но за эти две недели Вы не сочли возможным зайти в редакцию, поговорить по важным, на мой взгляд, вопросам, ибо речь шла об публикации Вашего романа, не прислали и письменного ответа. Мы с Вами договорились по телефону о дне и часе встречи, удобном Вам, но Вы не пришли. Вам снова звонили товарищи, предупреждали о том, что я собираюсь в Чехословакию и прошу Вас зайти ко мне или хотя бы известить о дне и часе Вашего прихода, Вы не ответили и на это.

Для нас стало ясно, что Вы настаиваете на том, что было изложено в Вашей телеграмме, на Вашем требовании прекратить набор, вернуть Вам рукопись. Ну что же? Мне кажется это очень печальным, однако, не имея возможности разубедить Вас, выполняю Вашу просьбу и рукопись возвращаю; также выполняю и Ваше требование о расторжении авторского договора, о чем сообщаем в издательство «Правда».

Дорогой Владимир Осипович, признаюсь честно, делаю я это не без некоторого сожаления, ибо в общем-то роман Ваш пришелся нам ко двору.

А теперь позвольте мне как старому литератору, уже не один десяток лет проработавшему «на ниве литературы», дать Вам совет: не поступайте с другими журналами или издательствами, куда Вы отнесете свой роман, так, как Вы поступили с доброжелательно расположенной к Вам «Юностью». Даже Лев Толстой внимательно прислушивался к замечаниям доброжелательных критиков и не раз правил свои рукописи по их советам.

За всем тем примите от меня лучшие пожелания, а Вашему роману — хорошего пути в литературе.

Ваш Б. Полевой (подпись)

P.S. Рукопись возвращаю с курьером».

Я ответил Б. Полевому обстоятельным письмом. «Глубокоуважаемый Борис Николаевич!

Я не стал к Вам заходить прежде всего потому, что хорошего конструктивного разговора у нас получиться не могло, а плохой не нужен был ни Вам, ни мне.

Я не собирался оставить Ваше письмо без ответа, однако две недели болел и второй месяц поглощен неотложными житейскими заботами (главная — поступление в институт сына, которому из-за романа последний год совсем не уделял внимания). Только поэтому, а не по какому-то умыслу, отвечаю Вам с немалой задержкой теперь уже на оба Ваши письма одновременно.

Моя телеграмма не должна была Вас, Борис Николаевич, удивить: еще в апреле (числа 22-го — 23-го), а также 29-го и в начале мая месяца я трижды предупреждал М. Л. Озерову (29-го апреля в присутствии А.Д. Дементьева), что если редакция вчинит так называемые «запредельные», т. е. вкусовые перестраховочные поправки, я буду вынужден отказаться от журнальной публикации. Неужели Вам это не передали? Все три раза моя позиция была выражена четко и принципиально и не оставляла повода для кривотолков или удивления.

А вот многие аспекты и утверждения Вашего первого большого письма меня, Борис Николаевич, не могли не удивить. Вы пишете о законе, о договоре, о беспрецедентности моего решения, ничуть не замечая беспрецедентности и, извините меня, недостойности многих действий и поведения редакции.

Ну неужели же «прецедентно» и достойно то, что за четыре месяца после прочтения главным редактором рукописи журнал, имея, как камень за пазухой, поправки и собирая целое досье замечаний, не предъявил автору ни одной с «точным мотивированным указанием существа необходимых исправлений», как это предусмотрено не только договором, но элементарными этическими нормами?