Иван Удалов - Операция «Шторм»

Алексей в это время сумел забежать в сарай. Фашисты долго искали- его на берегу, но, наконец, догадались, где он укрылся, и пошли в новую атаку. Как только первый показался в дверях, Алексей его ранил. И тогда немцы решили зажечь сарай.

Сухое дерево моментально запылало. Фашисты бегали вокруг и кричали:

- Рус, сдавайся!

- Рус, сдавайся!

Но никто не отвечал. Сарай сгорел дотла, а плотно слежавшееся сено сохранилось. Чудом уцелел и обгорелый труп Алексея. Немцы его бросили.

На второй или на третий день жители деревни решились похоронить разведчика. В правом виске у него зияла рана. Последней пулей Кабанов покончил с собой.

Об Алексее Кабанове и Перепелкине с Луниным, о мичмане Никитине и Трапезове и о многих, многих других разведчиках надо бы писать золотыми буквами. Никто из них не знал страха. Это были люди с железными нервами, которые никогда не подводили их. На таких разведчиков держали мы равнение, у них учились мужеству, выдержке и упорству.

Потерять над собой контроль человеку на войне проще простого. Это непростительно, но случалось со многими и довольно часто. И как важны были в такие моменты один возглас, один выстрел, один решительный взмах руки.

Осенью 1941 года, прижатые наступавшими немцами к морю, мы второй раз эвакуировались из Таллина. Горели целлулоидный комбинат и жилые кварталы Юле-Мисто. Из щелей и подвалов вылезла контрреволюционная мразь и, заняв чердаки, провожала нас пулеметными очередями.

Город был взят врагом. Сдерживали немцев лишь корабли, стоявшие на рейде. Крейсер «Киров», несколько эскадренных миноносцев и наскоро вооруженных «торгашей» артиллерийским огнем остановили немцев в узеньких улочках и переулочках, ведущих в порт. Одновременно корабли принимали людей на борт.

Немецкая артиллерия била по рейду, по портовым сооружениям. Над головой беспрестанно кружили фашистские самолеты.

В Купеческой гавани, где сконцентрировалась вся масса отступавших и гражданского населения, по причалам носились ополоумевшие от страха женщины, на земле корчились и стонали раненые, неистово кричали дети. Едва подходил к стоянке катер или буксиришко, как на них набрасывались сотни людей. Гнулись и трещали мостки. Люди срывались, падали в воду. Некоторые, намертво ухватившись за что-либо на борту, так и висели. К кораблям на рейд плыли на ящиках, бревнах, досках…

Нас, матросов, пытавшихся навести хотя бы какой-то порядок, была лишь маленькая горстка. В ходу были приклады и кулаки, и все равно мы мало что могли сделать.

О защите города никто уже не думал. Был отдан приказ: «Таллин оставить!»

Немецкие снаряды рвались на крышах складов, окружавших гавань. Сверху градом сыпались осколки, впиваясь в тела или барабаня по мостовой.

Кто потрусливее, забились под погрузочные мостки, выжидая удобного момента, чтобы шмыгнуть на катер.

И вдруг откуда-то из-за складов вывернулся матрос:

- Кто за мной? Надо придержать немцев.

Я не сразу узнал его: так он был не похож на себя - брюки и бушлат разорваны, бескозырка съехала на ухо, по щеке текла кровь.

В один миг его окружили человек двадцать матросов и солдат и следом за ним бросились за склады…

Это был Женя Смирнов, наш владимирский парень, ныне работающий на заводе «Автоприбор». Мы с ним были одного призыва и вместе начинали службу на морском аэродроме под Таллином.

Уже много позднее я спросил, что заставило его тогда пойти на этот почти безрассудный поступок, которого от него никто не требовал. Он ответил:

- Не знаю. Надо было…

Из гавани ушли мы последними на торгаше-лесовозе «Папанин» - громадине в десять тысяч тонн водоизмещением. На борту находилось около тысячи человек гражданского населения. Сладить с таким муравейником было делом нелегким, и нас, матросов, тут же зачислили в состав корабельной команды.

Женщин и ребятишек кое-как удалось запрятать в трюмы, чтобы скоплением людей на палубе не привлекать немецкие самолеты. Там же в трюмах находилось и несколько десятков специальных машин - аэродромных стартеров, бензозаправщиков, ремонтных «летучек». Все они пришли в порт своим ходом - в баках было горючее - и представляли пороховую бочку для первой же немецкой зажигалки.

Когда разместили людей, мне поручили наблюдение за минами по правому борту, а в случае налета вражеской авиации подносить снаряды к одному из зенитных орудий, установленных на палубе.