Иван Удалов - Операция «Шторм»

По дорожкам парка разгуливали немцы. Они чувствовали себя здесь хозяевами, посвистывали в губные гармошки, беззаботно смеялись, громко разговаривали. За парком, переходящим в лес, был аэродром. Фашистские самолеты успевали отсюда за каких-нибудь пятнадцать- двадцать минут отбомбить Ленинград, вернуться назад, заправиться, снова вылететь на бомбежку…

Разведчики не смогли отползти от аэродрома в глубь леса. Укрыться было совершенно негде. А время исчислялось минутами. Опоздай наши самолеты на четверть часа, немцы поднялись бы в воздух, и налет на аэродром не дал бы никаких результатов.

Когда послышался гул приближающихся бомбардировщиков, разведчики включили рацию. Шифровать было некогда. От серебристых животов самолетов уже отрывались сигарообразные бомбы и со страшным воем неслись вниз. Если бы можно в этот миг влезть в землю!

Руки судорожно рвали жухлую траву, а земля оставалась твердой, как камень.

Аэродром горел. Рвались приготовленные для налета на город бомбы. Черный дым сумасшедше метался из стороны в сторону. Языки пламени лизали небо.

Кто-то из летчиков обронил бомбы на край аэродрома, в лес. Все было кончено…

Радист долго посылал в эфир позывные. Он все еще надеялся, ждал. В рубке собралось несколько человек. Люди прятали глаза…

В районе Стрельны появились два немецких катера. Они прошли туда под покровом темной осенней ночи и укрылись за стрельнинской дамбой. В течение нескольких дней они ничем не обнаруживали себя, но тем не менее были замечены нашими наблюдательными пунктами.

Фашисты намеревались провести обстоятельную разведку береговых укреплений и высадить десант в Кронштадте, который, по их мнению, был главной помехой на пути к Ленинграду.

Командующий Балтийским флотом вице-адмирал Трибуц вызвал к себе командира отряда Прохватилова и приказал:

- Катера уничтожить!

Вернувшись из штаба, Батя собрал у себя в кабинете лейтенанта Кириллова, мичмана Никитина, нескольких опытных разведчиков и предложил им свой план операции: группе разведчиков намечалось проникнуть на дамбу и противотанковыми гранатами с привязанными к ним толовыми шашками вывести катера из строя. Были им намечены и люди - четырнадцать человек - на две шестивесельные шлюпки. Пятерых отобрали из нас, новичков: Ананьева, Борисова, Трапезова, Михайлова и меня.

Проведение операции назначили на канун Великого Октября.

Готовились тщательно. Подобрали наиболее подходящие по размеру легководолазные костюмы, чтобы можно было легко передвигаться и свободно владеть руками. За школой, на пустыре, - одетые в полное боевое снаряжение, несколько дней кряду тренировались в метании необычно тяжелых связок гранат. Рвались они страшно, раскатисто, долго сотрясая землю.

Подготовку шлюпок поручили старшине 1-й статьи Василию Трапезову - неразговорчивому смоленскому парню. Он придирчиво осматривал подносимые нами весла, примерял уключины, чтоб никакого скрипа, проверял надежность рулевых устройств. Нужно было также приладить воздушные бачки - если шлюпку прострелят или ее захлестнет водой, с бачками она не потонет. Делал Василий все на совесть, истово, с настоящей крестьянской тщательностью, - для себя.

Самый молодой из нас, Володя Борисов (ему не было еще и восемнадцати), сразу же нацепил на пояс охотничий нож и, как заправский разведчик, щеголял по коридорам, во дворе, у пирса, где готовились шлюпки. Нож мешал ему работать, но Володя ни за что не хотел с ним расставаться.

Севка Ананьев - бросал ли он гранату, тащил ли на плече весла, - всегда улыбался. Улыбка вообще была у него чем-то неотъемлемым.

Михайлов в минуты перекуров был неистощим на рассказы. Знал он множество невероятных историй из боевой жизни разведчиков и передавал их с такими подробностями, будто сам был участником. Его слушали, но далеко не всему верили.

Михайлова недолюбливали в отряде. Слишком уж форсист он был - щупленький, узколицый, а носил такие широченные брюки с клиньями, словно две женские юбки клеш, а самое главное, при всяком случае бахвалился тем, что жил в Ленинграде, и к нам, деревенским парням, относился с заметным пренебрежением.

Больше всех косился на него Иван Фролов. Когда Михайлов начинал хвастаться своими победами на «женском фронте», Иван подходил к Михайлову и, проведя пятерней от лба до подбородка, говорил: