Иван Никитчук - Пламя мести

Однажды она сообщила Ване об упорных слухах, распространяющихся по селам, что колонны беженцев, среди которых находились и беженцы из Цебриково, где-то отрезаны немцами и теперь возвращаются обратно.

Ваня принял эту весть с волнением. Значит, его друзей в Цебриково станет больше и шире будет организация. И задание учителя он выполнит. Тут же он подумал: где теперь Григорий Иванович? Не схвачен ли? Но нет, он верил в учителя и не допускал мысли, что Григория Ивановича можно было так легко схватить. Он будет ждать того момента, когда учитель даст о себе знать.

В эти дни Ваня много читал. Маня приносила ему на чердак книги. Некоторые он перечитывал вновь. Но сейчас эти книги имели для него совсем иное значение. Он воспринимал события, описанные в них, их героев иначе, чем прежде. Теперь он все это оценивал применительно к себе. А как бы поступил он, Ваня, окажись на месте того или иного героя? А вот здесь он сделал бы точно так же.

На десятый день после прихода румын Маня, посланная Ваней в очередную разведку по селу, вернулась особенно возбужденная.

– Ваня, возвращаются наши, цебриканские, – сообщила она.

– Тише, Маня, расскажи толком.

– Немцы их отрезали на Днепре и приказали всем вернуться по домам, – сказала она, видимо повторив слышанные ею слова.

– Ты видела кого-нибудь сама?

– Митя Поплавский вернулся. Миша Климук тоже вернулся, и Ваню Беликова видела, – докладывала Маня.

– Хорошо, Маня, – сказал Ваня, крепко пожав сестре маленькую руку. – Ты хороший разведчик.

– Хороший, а секрета не хочешь сказать.

– Какая ты любопытная! Пионеры должны быть выдержанными. После, Маня. Сейчас еще рано, понимаешь?

– Рано… Чего же не понять, – примирительно сказала она.

Оставшись один, Ваня открыл книгу и, отыскав нужную страницу, углубился в чтение. И уже не книга была перед ним – сама жизнь, давняя, но яркая и правдивая, открывалась ему. За рядами букв вставал живой образ легендарного Павки Корчагина, комсомольцев Гражданской войны и 20-х годов, так талантливо воспетых Николаем Островским.

– Маня! – поманил Ваня пробегавшую мимо сестренку.

Девочка забежала в сарай.

– Манюша, выйди и посмотри хорошенько – на улице никого?

Маня молча кивнула головой и выскользнула из сарая. Через минуту она вернулась.

– Никого, Вань. Я все кругом высмотрела, – приставив к губам сложенные рупором ладошки, полушепотом доложила она.

– Добре, Манюша. А теперь подойди поближе и слушай.

Маня стала под самое отверстие чердака, из полутьмы которого белело лицо Вани.

– Ты говоришь, Митя здесь?

– Да.

– Сбегай к нему. Если он сейчас дома, передашь ему вот эту записку. Поняла?

– Ага.

– Повтори.

Маня в точности повторила поручение.

– Молодец. Из тебя бы хорошая партизанка вышла.

– А то нет? Я ничего не боюсь. Ночью могу одна в лес, в другое село пойти.

– Хвастаешься, – подтрунил Ваня.

– А вот и нет, – обиженно протянула Маня. – Дай мне такое задание, чтобы ночью и чтобы далеко, тогда увидишь.

– Хорошо, в следующий раз. А сейчас беги, чтобы днем, и чтобы недалеко, и чтобы быстро! – шутливо сдвинув брови, сказал Ваня.

Маня понимающе поджала пухлые, еще совсем детские губы и проворно, как ящерица, прошуршав по соломе, скрылась за дверью.

Сестра высоко ценила доверие брата, и все, что теперь ни поручал ей Ваня, старательно и охотно выполняла. Она бегала по селу, узнавала, кто из товарищей Вани остался в селе и, строго соблюдая тайну, передавала им записки, заклеенные хлебом. Она не знала содержания этих записок и не пыталась узнать, так как считала преступлением нарушать запрет. Но по тому, в каком строгом секрете держал все это Ваня, она догадывалась, что ей доверяют очень важное дело, и была горда этим.

Мать с отцом заметили, что девочка в последние дни с особенной заботливостью относилась к брату, чаще чем нужно шмыгала в сарай, часто уходила куда-то и возвращалась серьезная и собранная. Отец молчал, а мать нет-нет да и спросит:

– Где ты пропадаешь?

Дочь уставится на мать серыми, быстрыми глазами и ответит:

– Не бойся, мама, не пропаду.

Отослав сестренку, Ваня спрыгнул с чердака и, зажав под мышкой небольшую вязанку камыша, вышел из сарая.

Тщательно осмотревшись кругом, он перешел улицу и соседским огородом спустился к речке.

Далеко за лесополосой заходило солнце. В вышине неподвижно парили белые с позолоченными краями, курчавые облака. Так прозрачен был предвечерний воздух, а речная свежесть так пахуча, что у Вани слегка закружилась голова. Привыкшие к чердачному полумраку глаза щурились от яркого света. Юноша глубоко, с наслаждением вдыхал ароматный воздух, по которому так скучал в эти дни.