Питер Устинов - Побежденный. Рассказы

Рога быка дважды запутывались в хвосте лошади, а толпа была до того ошеломлена, что даже не свистела. Наконец бык прекратил атаки и стоял в ярком солнечном свете, тяжело дыша. Извергся вулкан негодующих возгласов. Сеньор де Вильясека в ярости сумел остановить лошадь на противоположной стороне арены. С мрачным видом взял две бандерильи у своих помощников в кальехоне [97] Кальехон — коридор между барьерами. и пришпорил животное со всей порожденной унижением жестокостью. Лошадь неохотно двинулась боком к центру арены. — Торо! — выкрикнул сеньор де Вильясека так, чтобы слышала вся Испания. — Торо! — выкрикнул снова он, голос его прозвучал рогом Роланда при Ронсевале, вызовом христианина неверным.

Шум утих благодаря великолепию этого вызова, его непреклонности, его благородству. На людей вызов подействовал немедленно, но, к несчастью, бык тоже услышал его и, повернув голову, увидел лошадь. Секунду спустя она тоже увидела его, и унизительная погоня возобновилась. В довершение всего мэр повернулся в седле и попытался вонзить бандерильи в спину быку. Обе, не попав в быка, упали на песок. К счастью, бык устал, и вторая погоня оказалась намного короче первой. Негодующие возгласы смешивались теперь со смехом. Сеньор де Вильясека взял у помощников еще бандерилий, сказал лошади несколько весьма оскорбительных слов и уговорил ее двинуться к тяжело дышащему быку. На сей раз его приближение к жертве было незаметнее. Он не делал попытки закричать. Вместо этого воспользовался склонностью лошади пятиться и дал ей волю, поэтому она приближалась к быку, не видя его. Бык стоял возле бурладеро, одного из четырех узких огражденных проходов в барьере, глядя на плохо оструганные доски, его черный язык был едва виден.

Тем временем как сеньор де Вильясека рассчитывал дистанцию для блестящей, триумфальной атаки, к голове быка протянулась длинная металлическая трубка. На одном ее конце был микрофон, на другом — Баярд Бруин-младший. Бык обнюхал микрофон, и Баярд, чьи взволнованные глаза виднелись над самым бурладеро, заорал в надежде побудить быка издать какой-то пригодный для записи звук. Разозленный сеньор де Вильясека жестом велел полицейским арестовать преступника, но при этом повернул лошадь мордой к быку. В ту минуту, когда он грузно свешивался вправо, указывая на Баярда обеими бандерильями, лошадь вздумала метнуться влево, и сеньор де Вильясека камнем упал на песок. Бык неторопливо подошел к нему, обнюхал, постоял над ним в бездействии, а потом среагировал на упорную барабанную дробь, которую выбивали на его спине ратанговые трости monosabios [98] Дрессированных обезьян (исп.). , повернулся, увидел лошадь и возобновил уже традиционную погоню.

Президент больше не мог этого выносить и объявил бой оконченным, приказал выпустить волов, и бык кротко убежал рысцой с арены, а тем временем сеньор де Вильясека, не стыдясь, плакал в объятьях доброго дона Эваристо, который находился в кальехоне на тот случай, если срочно потребуется соборование.

— Бык даже не убил меня! — простонал мэр.

— Еще не все потеряно, — сказал в утешение сержант Кабрера.

Прозвучали фанфары, и появился второй бык. Предварительное ознакомление показало, что это порывистое и ненадежное животное. Кордобано угрюмо разглядывал его. Бык был склонен к внезапным атакам и столь же внезапным колебаниям. Как ни странно, в его внимании к лошадям пикадоров было любопытство, а не враждебность. Получив удар пикой в спину, приближаться к ним он больше не хотел. Весь этот эпизод получился очень затянутым и безобразным, пикадоры были вынуждены медленно теснить быка к центру арены, из толпы раздавались насмешливые и негодующие вопли. В конце концов фанфары возвестили решение президента, что такого обращения с животного хватит, и пикадоры под возмущение публики с каменными лицами покинули арену. Кордобано с величественным видом подошел к президентской ложе, приподнял шляпу, поклонился, опустив подбородок на полдюйма, и попросил разрешения убить быка. Президент одобрил помигиванием эту идею, и Кордобано посвятил быка герцогине, та выгнула брови дугой, изображая трагизм, однако по выражению ее лица вполне можно было предположить, что ей на спину упала холодная капля.

Кордобано медленно подошел к избранному месту и уставился на быка. Бык придвинулся на дюйм-другой, остановился. Кордобано, стоявший, сведя вместе ступни, вызывающе выпятив бедра вперед и опустив подбородок, словно скрипач на скрипку, приготовился вознести бой с недостойным противником на уровень трагедии, если только удастся. И тут на арену ворвался жуткий порыв ветра, первый предвестник грозы. Куривший в кальехоне Рафаэлито вскинул голову и угрюмо окинул небо взглядом знатока. Пока что оно было голубым, но вдали виднелась белая тучка, черневшая но краям. Он скривил гримасу.