Петро порылся в карманах и вытащил аккуратно сложенный рубль. У меня имелось всего копеек тридцать. На двоих это мало. Даже очень мало. Но Петро бодрится:
— С таким состоянием стыдно зариться на казенный паек, — и командует — Левое плечо вперед! Выше голову! В парке нас ожидает запах шашлыка и танцы до упаду!
Едва мы свернули за угол, как были ошеломлены: у водопроводной колонки стояла Раиса и рядом с ней Зарыка. Евгений с достоинством пил из ведра, не обращая никакого внимания на капли, которые падали на его выдраенные до зеркального блеска кирзовые сапоги. Раиса не сводила с него глаз. На ней было длинное ситцевое платье и домашние шлепанцы, но и в этом наряде она казалась довольно-таки милой.
Петро толкнул меня. Я понял его. Зарыка нас опередил! Уже познакомился!
Мощенко ринулся в атаку:
— Девушка, не откажите в любезности выпить из вашего стаканчика, чем поят лошадей!
У Петра шутки немного плоские и затасканные. Но Раиса приняла их за чистейший юмор и мило улыбнулась:
— Мне совсем не жалко.
Она говорила чисто, без акцента. Для меня это была приятная новость. Думаю, что и для Мощенко тоже.
Зарыка взглянул на нас далеко не дружелюбным взглядом и нежно проговорил Раисе:
— Нет, нет, не давайте!
— Почему? — удивилась Раиса. — Воды не жалко.
— Пожалейте их! Они со стадиона. А после тренировки пить воду нельзя. Ни в коем случае! Неужели вы хотите, чтобы у них испортилось сердце?
— Ой! Я не знала…
Петро не ожидал такой контратаки. Он был сражен и не находил слов для ответа.
— Топайте, мальчики, в парк. — Зарыка полностью овладел инициативой. — Пока доберетесь, ваши сердца поостынут, организм успокоится. И тогда выпейте на здоровье газированной воды. Вот вам гривенник.
Посрамленные, мы ретировались.
Гривенника, конечно, не взяли. У Мощенко пропала охота идти на танцы.
Я уже заметил, что сумерки — самая оживленная часть суток. Город стряхивает дремоту дневного зноя, сонливость духоты. Люди расправляют плечи, дышат полной грудью, как утром после сна. Улицы наполняются щебетанием детворы, смехом молодежи, говором пожилых и степенных узбеков. Людской поток течет в одном направлении, к парку. Там, под сенью тополей и чинар, каждый найдет себе уютный уголок. В просторных чайханах, на дощатых помостах, устланных толстыми кошмами и коврами, в субботний вечер трудно отыскать свободное место. Тут же, рядом с чайханой, на железных жаровнях дымятся шашлыки, роняя янтарные капли жира в красные угли. В летнем ресторане заняты все столики. Нетерпеливые осаждают киоски, торгующие пивом в розлив. Вытягивается очередь у кассы летнего кино. Парни и девушки спешат в глубь парка, туда, откуда доносятся звуки духового оркестра. Там сердце парка — танцплощадка.
Мы движемся к сердцу парка по боковым аллеям. Тут меньше света и реже старшие по чину. А старшими для нас являются все, у кого имеется хоть маленький просвет на погоне. Мы обязаны первыми отдавать им честь. Любой из них может нас остановить и на виду у публики сделать внушение. Не знаю, как кому, нам это не особенно нравится. И мы предпочитаем боковые аллеи.
— Надо подзаправиться, — предлагает Мощенко и с важностью министра финансов распределяет наш бюджет.
Я отправляюсь заказывать три палочки шашлыка, а Петро пристраивается в хвост очереди за пивом.
На груди шашлычника из-под фартука поблескивает значок ГТО первой ступени. Левой рукой он беспрерывно помахивает куском фанеры, раздувая угли, а правой проворно переворачивает длинные алюминиевые шампуры с подрумяненной бараниной. Взглянув на меня, шашлычник широко улыбнулся, словно мы с ним старые знакомые.
— Подходи, народ, свой огород! Жареный барашка много сил дает! — выкрикивает он и, взглянув на мой чек, кладет шесть палочек.
Я смотрю на шашлык, с которого на тарелку капают янтарные капли жира, и показываю три пальца. Жестом прошу убрать лишнее, ибо, мол, бюджет не позволяет. Шашлычник подмигивает и улыбается:
— Это тебе моя подарка! Все бери! — Он кладет рядом с шашлыком ворох тонко нашинкованного лука, посыпает красным перцем, поливает виноградным уксусом. — Все бери! Тебе моя подарка! Ты крепко давал Колька Мурков! Очень молодец!
Я дружески улыбнулся шашлычнику. Победа над Николаем Мурко досталась мне трудно. Естественно, мне приятно встретить искреннего болельщика.
Я взял шашлык. Отказ от хлеба и пищи, по местным обычаям, считается оскорблением. Мне рассказывали, что, когда в дом узбека входит человек, которого не уважают, перед ним ставят пустой поднос.
Читать дальше