Он не закончил фразы. В проеме дверей показалась коренастая фигура ординарца.
— Танки, товарищ капитан.
И в ту же минуту где-то рвануло. Зашатались, заходили ходуном бревенчатые стены, с потолка посыпалась земля, разом загасив свечу. Капитан схватил автомат и рванулся наверх, Петр за ним. В дверях они на мгновение остановились, обнялись.
— Ни пуха…
— К черту…
И разбежались в разные стороны. Капитан Бондарев — к батарее 76-мм пушек, выдвинутых на прямую наводку, старший лейтенант Шутов — к своему наблюдательному пункту, вырытому на краю кладбища в селе Славитине. Танковая атака была четвертой за этот день. И наверное, последней, ведь по ночам немцы не воюют. Режим.
Только бы сдержать их сейчас. Выстоять, удержать усыпанную кладбищенскими крестами высоту.
Гитлеровская танковая дивизия рвалась к Старой Руссе с остервенением хорошо отлаженной и заведенной на полные обороты бронированной машины. Ее солдат пьянила радость первых побед и упоительное сознание того, что им, бесстрашным львам фюрера, все удается. Пусть не так легко и просто, как на полях Западной Европы, но тем не менее удается.
Они уже здесь, у озера Ильмень, на реке Ловать, оседлали большак, что ведет прямиком к Новгороду. Их стальная рука почти дотянулась до горла Советской России. Еще чуть-чуть, еще напор, и могучие пальцы сомкнутся на нем. Прокатившиеся по десяткам столиц литые гусеницы их танков пройдут и по руинам древнего города, а за ней — прямая дорога к колыбели русской революции — Ленинграду, который рухнет, рассыплется в прах, как фетиш, от всесокрушающего удара германского меча. Потом исчезнет с лица земли, как повелел их вождь — Адольф Гитлер, и будут гулять над ним балтийские волны. И если на том месте останется только болото, то тоже прекрасно.
А стоит им повернуть башни на восток, развернуть стрелы на штабных картах, перенацелить стволы орудий — и там, за валдайскими холмами, откроется Москва, которую ожидает та же участь, что и Ленинград. Тогда наступит конец войне. Триумф победителей и безраздельное господство над миром, где все падут ниц перед могуществом тысячелетнего рейха, бесконечно благодарные уже только за то, что им позволено жить и работать на своих великих господ — чистокровных арийцев, цвет и славу германской нации.
Нет, не только властные приказы фашистских офицеров, обильные порции шнапса и упоение своей моторизованной силой бросало гитлеровцев на очередной штурм села. Славитино должно было стать только очередной ступенькой, крохотной, едва заметной, но все же ступенькой к их главной, все подчиняющей себе — душу, волю, энергию — величественной цели — стать властелинами земли.
Шутов влетел в свой окоп, огляделся. Молоденький, недавно прибывший из-под Рязани курносый паренек — радист батареи взволнованно бубнил в микрофон:
— «Сосна»! «Сосна»! Я — «Береза»! Как слышишь меня, «Сосна»?!
Петр положил ему руку на плечо.
— Спокойнее, Кравцов. Экономьте аккумуляторы. Да и голос поберегите, пригодится еще в бою.
— Как тут быть спокойным? — чуть не заплакал солдат. — «Сосна» не отзывается.
Старший лейтенант взял из его рук наушники, прислушался. В них действительно стояла абсолютная тишина. И только рев разворачивающихся в атаку фашистских танков становился все отчетливее, все оглушительнее. Петр взглянул на панель радиостанции. Так и есть. Острие переключателя смотрело на выбитую в металле надпись «Выкл.». Он резко повернул его, и в гарнитуре ожил, зашумел эфир.
— Все в порядке, — протянул комбат наушники Кравцову. — Вызывайте «Сосну».
Счастливый радист выхватил у него из рук гарнитуру, присел на дно окопа.
— Есть «Сосна», товарищ старший лейтенант!
— Тогда передай на батарею, Николай: «К бою! Участок 103. Пять снарядов… Зарядить!»
Как эхо отозвался сквозь гул танковых двигателей громкий голос солдата:
— За-ря-ди-ть!
Он поднял на комбата выжидающий взгляд, который словно молил: «Ну а теперь «Огонь!», товарищ старший лейтенант, «Огонь!». Ну, пожалуйста!»
Но Шутов не торопился. Вглядываясь в расчерченное делениями поле бинокля, терпеливо ждал, пока тупоносые, похожие на облепленные грязью спичечные коробки с крестами вместо красочных этикеток фашистские танки приблизятся к луговой пойме, втянутся в нее, как в воронку, сгрудятся в кучу, и тогда их можно накрыть одним, от силы двумя залпами. Правда, пойма лежала совсем близко от погоста, в каких-то трехстахпятидесяти метрах. Промахнуться, не остановить врага там — и уже надеяться не на что: через пяток минут гитлеровцы проутюжат и НП, и могилки с крестами, а значит, прорвутся на большак, за которым, кроме их батареи и роты стрелков, до самого озера — никого.
Читать дальше