Михель Гавен - Дорогая Альма

— Вы требуете, чтобы я выехала с вашим офицером? — спросила Маренн так же холодно.

— Нет, — ответил Олендорф. — У него еще есть поручения. Приезжайте сами в условленное время. Дело в том, что фотограф задерживается в Черкассах, — сообщил он нехотя. — Он ведет там съемку для журнала по заданию министерства пропаганды и прибудет вместе с вами. «Очень надеюсь, что тебя он сфотографирует, а вот меня — нет, — подумала Маренн. — Так что будете красоваться в газете с генералом Понеделиным без дамы».

— В пятнадцать тридцать по местному времени, и ни минутой позже, — все так же холодно добавил Олендорф. — Ваш самолет прибудет в семнадцать. Так что времени у вас достаточно. Ясно?

— Ясно. Буду, — резко ответила Маренн. — В пятнадцать тридцать, — и повесила трубку.

Несколько мгновений все молчали. Было слышно, как в коридоре медсестра Вагнер отдает приказания санитарам, готовясь к эвакуации.

— Что ж, все ясно, — заключил Раух. — Картина полностью ясна. Сейчас посланец Олендорфа привезет нам копию приказа начальника штаба Рундштедта. И даже если он не привезет и его подстрелят по дороге или он подорвется на мине, — он криво усмехнулся, — это уже ничего не меняет. Явиться в Уманский лагерь в пятнадцать тридцать нам все равно придется. Раз с приказа сняли копию, он существует. Спорить бесполезно. Другое дело, исполнят ли его? Могут и не исполнять. Но проверить это нам не удастся. Они выполнили условие — извольте ехать, фрау Сэтерлэнд. А то, знаете ли, терпение рейхсфюрера не беспредельно. Кто бы сомневался.

— Что ж, мы поедем, — согласилась Маренн.

— Но не доедете, — закончил за нее Пирогов. — Не отчаивайтесь. Не может быть, чтобы этот изверг в отглаженном мундирчике с белоснежным воротничком и в пенсне, — как он сюда явился, — одержал верх. Добрых людей все же больше. И хотя не к месту, конечно, все эти рассуждения о добре и зле, когда вокруг столько горя, разрушений, смертей, но разве добро, сострадание кто-то отменял? Кто-то отменял благодарность, любовь, преданность? Нет. Просто люди в страхе, отчаянии забывают, что надеяться надо всегда. И бороться. Вы не доедете до него, и он не восторжествует. Я вам обещаю, фрау Сэтерлэнд. — Пирогов прижал руку к груди. — Пусть мне даже одному с Пелагеей придется это сделать. Все, платки взял, автомат взял, рожки взял. — Он похлопал по сюртуку руками. — Сейчас по черной лестнице на поляну, — повторил скороговоркой, — а там через калитку — до Миколы. Пошел. А вы, фрау Сэтерлэнд, — обернулся к Маренн, — ждите Графа. Я уверен, что он прибежит. И это будет означать, что все наши договоренности в силе. Прощайте. — Пирогов направился к двери. — Еще раз спасибо за все.

— Подождите, Иван.

Маренн порывисто встала, подошла и обняла его.

— Наверное, больше не увидимся, — проговорила она негромко. — Вам тоже спасибо. Постарайтесь остаться в живых. Берегите Юру.

— И вы постарайтесь, фрау. — Голос Пирогова дрогнул. — Как оно дальше пойдет, ведь никто не знает. Россия страна большая, уверен, не хватит у Гитлера силенки до Урала докатить, даже если Москву возьмет и Ленинград. А там еще полстраны осталось. Обязательно назад покатится, пусть даже мы и не доживем. — Он глубоко вздохнул. — Но тогда вы, фрау Сэтерлэнд, тоже оставайтесь в живых, я вам желаю. Да вы останетесь, я верю. — Он прижал Маренн к себе. — Ведь Бог же есть, как бы трудно в это ни верилось сейчас, он не допустит, чтобы вы ушли с земли, ведь вы — ангел, не тот с иконы, что с крыльями, вы — ангел в человеческом лице. В делах ваших, мыслях… Вы обязательно переживете эту войну и поможете всем другим, кто выживет. Ну а я, даст Бог, дождусь освобождения Родины и Юру в жизнь выпущу. А больше-то мне ничего и не нужно. Можно помирать.

— Фрау Сэтерлэнд, прибыл офицер штандартенфюрера Олендорфа, — доложила Вагнер.

— Пусть подождет, — распорядился Раух.

— Он говорит, что очень торопится…

— Пусть подождет.

— Слушаюсь.

— Идите, Иван. — Маренн поцеловала Пирогова в колючую щеку. — Я, вы знаете, особенно в Бога не верю, но сейчас и мне хочется сказать: пусть он сохранит вас и Юру во всех испытаниях.

— Прощайте, господин офицер. — Пирогов протянул Рауху руку. — Я не так давно вас знаю, но кажется мне, что вы хороший человек. В нутре своем таким остались. Не дали себя испортить. А это при вашей службе много значит. Значит, что сила есть душевная противостоять. Желаю вам тоже жить. Любить фрау, — добавил он смущенно. — Уж не знаю, как там у вас все устроено. И кто ее супруг. Но вы — человек достойный. Берегите ее.