Михель Гавен - Дорогая Альма

— Вот отнесите им яичницу, пусть поедят, — предложила Маренн. — А мне сейчас надо идти на обход. Я соберу медикаменты, — пообещала она. — А гауптштурмфюрер передаст. — Она указала взглядом на Рауха. — Пока самое необходимое. И пусть Пелагея возвращается в дом. Не время сейчас по лесам разгуливать. Чуть позднее подумаем, что делать дальше. Времени у нас теперь появилось побольше.

— Фрау Сэтерлэнд, все готово к осмотру.

На пороге появилась медсестра Беккер.

— Сейчас иду, — кивнула Маренн. — Вы возвращайтесь к себе, Иван Петрович, — попросила она Пирогова. — Фриц к вам спустится.

— Ну а если простые перевязки не помогут? Пелагея с Миколой — они же и укол не смогут сделать, — ответил тот, вставая. — Надо сказать, чтобы Варю привели обратно, — сообразил он. — Она-то получше них справится.

— Это правильно, — подтвердила Маренн. — Хотя по опыту знаю, что если, как вы говорите, сознание спутанное и жар, то, вероятно, требуется хирургическое вмешательство. Но согласитесь, мне трудно действовать там, где находятся не только лесник и его жена, мирные жители, но и целый взвод красноармейцев.

— Они в безвыходном положении, фрау Сэтерлэнд, — покачал головой Пирогов. — К Красной армии им уже не пробиться. Придется как-то выживать в тылу. Вряд ли они будут нападать на того, кто придет их лечить.

— Особенно если он или она — оберштурбаннфюрер СС, — усмехнулся Раух, — и не говорит по-русски. Почему ты не выучила русский? — спросил он Маренн, иронически сдвинув брови к переносице. — Выучила пять языков, а вот русский — нет. Сейчас у тебя не было бы отбоя от пациентов.

— У меня и так отбоя нет, — улыбнулась Маренн. — Я забыла, что такое поспать пять часов, чтобы не будили. А русский… Что ж, Россия не входила в Австро-Венгерскую империю, вот я и не выучила. Представь себе, что даже хорватский выучила, а вот русский — нет.

— Мы видели, Иван, как отреагировала эта девушка Варя, когда узнала, что лечит ее не французская гостья, а немка, к тому же в военной форме, — заметил Раух. — Она и сапоги рассматривала, и к произношению прислушивалась. Очень бдительно. Особенно когда тебя лечат, а можно сказать, просто с того света достали, — она сапоги рассматривает. А она была в довольно тяжелом состоянии. А что делать, если вокруг стоят человек двадцать, сколько их там? Вы говорите, взвод — это человек двадцать, не меньше. И все они вооружены. Я понимаю, Иван, что вы человек добрый, отзывчивый. — Раух сделал паузу. — Но я прилетел сюда по приказу бригадефюрера обеспечить безопасность фрау. И я категорически против, чтобы она отправлялась в это логово. Боюсь, там не так просто будет убедить их всех, что она хоть и офицер СС, но добрая, хорошая и трогать ее не нужно. Тем более в создавшихся обстоятельствах. Лучше пусть лесник приведет Варю, всем им вместе будет лучше.

— Но сможет ли Варя сделать операцию? — озабоченно спросил Пирогов. — У нее же ничего нет для этого.

— Фрау Сэтерлэнд делать этого не будет, — твердо ответил Раух. — Это для нее риск для жизни.

— Вы не должны так относиться к этому, — возразил Пирогов, и было заметно, что он растерялся. — Конечно, Варю можно понять: она оказалась одна в тылу противника; естественно, она опасалась. Она потеряла всех своих товарищей, пережила такой страшный бой.

— Я все понимаю, — остановил его Раух. — Но есть пределы. Есть черта, за которой доброта заканчивается, а начинается безрассудство. Вот вашу мысль, которую вы имеете в виду, что фрау Сэтерлэнд должна сделать операцию политруку, я считаю безрассудством. Я категорически против. Потому что сделать это так, чтобы они не догадались, что фрау Сэтерлэнд немецкий доктор, и препараты у нее немецкие, и инструменты немецкие, — нельзя. Невозможно скрыть маркировку на инструментах. Придется все сказать, как есть. А что им мешает захватить ее в плен? Ничего. А вы знаете, что это для них лучший способ выйти из окружения? — Раух сделал паузу. — Если они ее связанную, с кляпом во рту будут толкать перед собой, я не исключаю, что им откроют проход в обмен на ее освобождение. Потому что доложено будет самому рейхсфюреру. Весь Берлин всколыхнется. Там вся верхушка рейха — ее пациенты, целыми семьями с женами и детьми. Да их пропустят под фанфары. Они-то какую ценность представляют? Таких вон в Уманской яме, в лагере поблизости чуть не миллион человек. И не политруки, генералы сидят. Их не кормят даже и никакой помощи медицинской не оказывают. Потому что не нужны. Большевики валом валят в плен. Девать некуда. Ну а если они ее к большевикам приведут, то их не только самих в лагерь не посадят для проверки, а еще и в званиях повысят. Сами в генералы выбьются. Тем более что мест вакантных много появилось. Вы, Иван, как я вижу, человек не наивный, горе видели, но рассуждаете чуть не по-детски, — заключил Раух. — Эта девушка, Варя, когда она про сапоги говорила, мы же видели: будь у нее оружие, она бы и выстрелила. Но мы знали, что оружия у нее нет. А тут вокруг будут стоять двадцать человек с оружием.