Алексей Гарри - Рассказы о Котовском

Как-то Симонов, он командовал взводом в эскадроне Костыря, раскрыв дверь пункта явки, крикнул:

— Явился орел… Проходи, герой!

Симонов по-прежнему обращался с недавними врагами с грубоватой фамильярностью ему, солдату, было непривычно нянчиться с бандитами.

В комнату вошел среднего роста мужчина с небольшой бородкой. Одет он был в вельветовую куртку. Оглянулся по сторонам и поставил в угол свое оружие. Потом встал посреди комнаты и потупился. Произнес только одно слово:

— Аверьянов…

Пожалуй, никому из присутствующих, кроме Леньки, так много не говорило это имя рана уже зажила, но рука порученца продолжала ныть по ночам, особенно в дождь. Антонов сказал очень спокойно:

— Садитесь, Аверьянов! Сейчас будем обедать…

Бандит сел. Продолжая упорно глядеть в землю, он пробормотал:

— Судите меня! Большой я преступник перед советской властью…

— Вы обращение ВЦИК читали?

Аверьянов молча достал из кармана куртки сложенную вчетверо бумажку, положил ее на стол, раскрыл, разгладил. Это была одна из листовок, сброшенных с самолета.

— Ну вот и прекрасно, — продолжал Антонов, — значит, вы в курсе дела. Никто вас судить не собирается, раз вы явились добровольно. Я — председатель губернской Чека!

Бандит вытянулся, сразу же обнаружив военную выправку, и пытался встать, но Антонов положил ему на плечо руку.

— Сидите, — спокойно сказал он. — Запомните крепко и другим объясните советская власть никогда не обманывает. Она в этом не нуждается.

Один из чекистов внес большую кастрюлю с окрошкой — обычный обед в этих местах, кто-то из кавалеристов сходил за сухарями, мисками и ложками. Все стали есть. Бандит кушал с большим аппетитом, должно быть основательно проголодался.

Ленька внимательно разглядывал его простое, открытое лицо. Бородка и бачки ему не шли видимо, отрастил недавно.

Ленька спросил:

— Вы кавалерист, Аверьянов?

— Гвардии ее величества гусарского… Сверхсрочной службы унтер-офицер!

— Голубой гусар?

— Так точно! Народ прозвал нас «голубыми»…

Председатель губчека тихонько под столом наступил Леньке на ногу Антонов счел, что тема для первого допроса выбрана неудачно. Но порученцу комбрига не терпелось довести до конца начатый разговор:

— А как же вы, Аверьянов, — продолжал он настойчиво, — так позорно бежали из-под хутора Шкарина Бросили свое воинство на произвол судьбы Ведь мы их, бандитов ваших, верст двадцать гнали и рубили как капусту! А командовать ими было некому! Назаров ваш, даром что полицейский, умер, как солдат пикой мы его проткнули… А вы где были в это время, гвардии унтер-офицер?

Тут бандит впервые поднял на присутствующих глаза, ясные, совершенно детские.

— Я где был — переспросил он. — Да очень просто шкуру свою спасал! Мы кто Мужики! А воевать учились у господ, у благородных!

Тут заинтересовался уже и Антонов-длинный. Сняв свою ногу с Ленькиного сапога, он спросил:

— Это как же вас понять?

Аверьянов ответил вопросом на вопрос:

— Вы про Сольдау слыхали когда-нибудь?

Ленька ответил с апломбом:

— Знаем немного военную историю… Сольдау, Эттингер, разгром конной гвардии в самом начале германской войны… Вы об этом?

— Об этом, — подтвердил бандит. — Окружили нас немцы кольцом, секут из пулеметов, снарядами кроют. Побили тогда первыми пулями великого князя Кирилла Константиновича, флигель-адъютанта его величества, адмирала Абазы трех сыновей разом…

— А вы где были в это время — снова съехидничал порученец комбрига.

— Где был — переспросил Аверьянов. — Грудью своею мужицкой командира сводной гвардейской дивизии, светлейшего князя Дадиани прикрывал. А тот пистолет в рот засунул да сам себя и прикончил… Так же и другие господа офицеры кто пулю себе в лоб, кто бежать без оглядки, кто в плен! Тогда и у меня глаза открылись, спас я свою шкуру обманул немцев, ушел!

Антонов-длинный снова наступил Леньке на ногу.

— Ладно, — сказал он, — к чему теперь прошлое вспоминать… А вообще вот что я вам скажу, Аверьянов своим умом пора жить! Вы ведь и в банду, должно быть, не своим умом попали… Где ваш главный вояка, Антонов, случайно не знаете?

— Да я бы его своими руками разорвал, — проговорил бандит сквозь зубы, — если б знал, где он, подлец, хоронится! Влезет, бывало, на чье-либо крыльцо, руку за борт френча засунет, под Керенского работал, да и болтает без умолку. А как настоящего дела коснулось — в кусты! Нам, мужикам, только и расхлебывать…