Вадим Пеунов - Об исполнении доложить

Я протянул Марфе руку:

— Здравствуйте.

Прежде чем поздороваться со мною, она мельком глянула на Сомова, будто спрашивала у него разрешения или ждала одобрения своим действиям. Ладонь у Марфы была столь широка, что я едва ее обхватил.

— Садитесь, Марфа Алексеевна, — пригласил я ее. — Расскажите мне о вашей находке. Поподробнее.

Она села. Стул под нею жалобно заскрипел.

Понимая и чувствуя, что обычный мир обычных людей ей тесен, узок, Марфа стеснялась своей необыкновенности. Сидит — боится шелохнуться.

— Когда вы наткнулись на землянку?

Она подняла на меня глаза. У нее была хорошая привычка говорить, глядя на собеседника.

— Утром, часов в восемь. Сейчас рассветает поздно. Я в тех местах подбел собираю, его еще маточником зовут. Хорошо раны заживляет.

— И как же вы обнаружили тайник? — задал я ей наводящий вопрос.

— Смотрю — трава «чужая». Там места влажные, тенистые, удобные для собачьего перца, для подбела. А тут появился клаптик луговой муравы метра два на два. Такая растет на опушках, дает крепкий дерн. Я потопталась, потопталась по ней. Босая нога чует — земля не та, потверже. Думаю: «Схованка Ивана Евдокимовича». Еще подивилась, как ловко заделана. Любопытство одолело: «Что там?» Приподняла ляду. Темно, но разглядела: какие-то мешки. Посчитала: десять штук, и все одинаковые. Поставила ляду на место.

Она замолчала, ожидая, что я еще спрошу. А у меня возникло сразу несколько вопросов.

— Марфа Алексеевна, вот вы сказали, появился квадратик луговой муравы, — значит, место вам знакомое. Когда вы там были в последний раз?

— Месяц перед тем.

— И ничего подозрительного не заметили?

Она заерзала на стуле. Тот нещадно заскрипел. Марфа вновь затаилась.

— Я тогда ходила после дождя. Все было зеленое. И спешила. А сейчас трава зажелтела и выделилась.

— Что вы еще можете сказать об этой землянке? Большая? Глубокая? Какие стены?

— Нет, небольшая. Десять мешков половину заняли. И неглубокая. Когда Петр Данилович спустился в ляду, плечи были видны.

Сомов уточнил:

— Петр Данилович с Марфой Алексеевной одного роста.

Если учесть толщину покрытия землянки, то… глубина приблизительно метр двадцать. Явно не для жилья. Что же выходит? Специально для парашютов? Значит, десант в район Ивановки готовился загодя, и его кто-то ждал. Не Сугонюк и не Чухлай. Кто? Но даже это было сейчас не столь существенным, меня волновало другое: имеют ли десять парашютов какое-то отношение к операции «Есаул»?

Судя по рассказам Сугонюка, Чухлай интересовался здешними местами. Правда, разговор у них об этом происходил как бы между прочим, по пустякам… Но это только в представлении самого Сугонюка. А я-то понимал, что Чухлай просто так, от нечего делать чем-либо заниматься не будет. Второй вариант десантирования! Он должен быть! Его диктовала логика подготовки важной операции, от которой ждут многого. И я скорее по интуиции, чем по имеющимся данным, сориентировал Караулова. Вовремя… Нет, пожалуй, с опозданием: десант высадился и ушел. Но могу ли я с уверенностью сказать, что это была группа «Есаул», а не что-то иное, к примеру, диверсионная группа особого полка «Бранденбург-800»? В нем служили немцы, которые долгое время проживали в Советском Союзе: они превосходно знали местные обычаи и нравы. Чаще всего их использовали переодетыми в красноармейское обмундирование. В задачу таких десантов входил захват в прифронтовой полосе особо важных объектов: мостов, тоннелей, станций. Десантники должны были удерживать захваченное до подхода главных сил.

Для каких-то конкретных выводов явно не хватало сведений. Необходимо было посмотреть землянку, обследовать местность. Наблюдательная Марфа Кушнир при этом могла быть полезным консультантом.

— Марфа Алексеевна, — говорю ей, — не показали бы вы нам дорогу к землянке?

Она растерялась, не знает, что ответить.

— А как же… Петр Данилович?

Сомов пояснил ей:

— Мы не долго. И потом он спит.

— А вдруг, пока я съезжу, что-то тут случится?

— Поспрашиваем Григория Даниловича.

На этих условиях она согласилась.

Николай Лаврентьевич собрался было сходить за главврачом, но тот сам пришел.

Я бы узнал лекаря чоновского отряда, где бы ни встретил. За девятнадцать лет Григорий Данилович Терещенко почти не изменился. Разве что еще больше высох. Та же бородка клинышком, те же кустистые брови. Только поседели. И голова с проседью. В белом халате. Вошел в санпропускник уставший, ссутулившийся. Сказал: