Мартын Мержанов - Так это было

В зале будущего заседания расставлено несколько столов, из которых один — вдоль дальней стены, два больших — перпендикулярно к нему и два маленьких. Столы покрыты серо-зеленым сукном, и на них разложены чистые листы бумаги, отточенные карандаши, чернильницы, тонкие ученические ручки, пачки папирос «Москва — Волга». Все обычно, буднично, деловито.

Начинаю готовить корреспонденцию «Капитуляция», пишу о том, что было в Темпельхофе. Но вдруг Яков Макаренко сказал:

— Идет французский генерал.

К зданию подходил стройный молодой генерал в высокой военной фуражке с четырьмя звездами, в открытом френче, в белых перчатках. Он картинно брал под козырек, отвечая на наше приветствие.

И снова ожидание. Все мы понимали, что время уходит, а в Москве с нетерпением ждут корреспонденции.

Кто-то отшучивается:

— Капитуляцию-то подписать легко, а вот передать корреспонденцию — задача!

В это время в маленьком особняке, на втором его этаже, сидели за столом и все еще изучали какой-то документ Кейтель, Штумпф и Фридебург. Их адъютанты флегматично рылись в книгах библиотеки, рассматривали из окна сад во дворе, где стояли «на часах» наши солдаты. Все обрадованно вздохнули, когда в зал вошли официантки и начали накрывать стол.

Журналист Петр Соболев, который в тот момент находился в зале, рассказывал мне:

— Первым за стол сел Кейтель, по его приглашению — все остальные. Выпив водки, фельдмаршал начал разговор. Он стал рассказывать о своих сослуживцах еще в период первой мировой войны и сразу повеселел. Называя имена генералов-однокашников, он вспоминал, кто из них служил с ним в одной роте или батальоне.

После обеда к Кейтелю пришли переводчики с текстом безоговорочной капитуляции. Все члены делегации уселись за круглый стол и углубились в документ. Кейтель, Фридебург и Штумпф тихо переговаривались, на их лицах заметно было то удивление, то недовольство. Кейтель то и дело поправлял воротничок, видимо, ему становилось душно.

Кроме П. Соболева в зале находился кинооператор Посельский, который, не жалея пленки, снимал и приговаривал: «Для истории надо поработать на всю катушку».

Мы по-прежнему слонялись в томительном ожидании.

У одного из сотрудников Наркоминдела, прилетевшего сегодня из Москвы, был свежий номер газеты «Красный спорт». Невероятно! Четыре года мы не держали в руках этой газеты, четыре года всем нам было не до рекордов, не до чемпионов, не до забитых и пропущенных мячей. И вдруг «Красный спорт»!

На нас пахнуло миром и покоем. Каждая строка газеты говорила об этом: в Баку состоялся большой физкультурный парад в ознаменование 25-летия Советской власти в Азербайджане. В двенадцать часов дня раздался салют корабельной артиллерии (а у нас в Берлине пушки молчат), и на трибуну поднялся «всесоюзный староста» — Михаил Иванович Калинин; в Киеве — весенний праздник спортсменов; на футбольном поле водной станции «Динамо» в Химках сыгран первый товарищеский матч.

И никто не остался равнодушен к статье Валентина Гранаткина, которая рассказывала о предстоящем футбольном сезоне. Сразу же возник оживленный обмен мнениями: Леонид Кудреватых доказывал, что чемпионом будет «Спартак», Павел Трояновский смерил его взглядом с головы до ног и напомнил, что существует команда ЦДКА, Борис Горбатов сетовал, что в списках нет шахтерского «Стахановца», кто-то робко назвал «Зенит».

Так маленькая газета — бумага плохая, печать серая — постепенно приобщала нас к мирной жизни. Недаром Пьер де Кубертен, французский педагог, возродивший олимпийские игры, сказал:

— О спорт, ты — мир!

Прошло еще полчаса. Нас никуда не приглашают. Здорово хочется есть. Жалеем, что не успели пообедать в ресторане. Борис ворчит:

— Кейтеля, небось, кормят!

— Не завидуй, у него аппетита нет, — ответил кто-то.

Когда начало темнеть, мы вошли в холл училища. Толковали, толковали и никак не могли себе представить причин задержки. Цезарь Солодарь пробрался все же в какой-то буфет и принес один бутерброд с сыром для Всеволода Иванова. Тот был тронут и поделился с ним. Мы с завистью смотрели на них, но больше в буфет никого не впустили.

Я заглянул в зал: Кармен снимал Симонова на фоне столов и знамен, готовых к «особому мероприятию».

Время движется медленно. Кто-то видел, что Кейтеля, Штумпфа и Фридебурга перевели из их особняка в здание инженерного училища.

В 23 часа 45 минут в кабинете Жукова, который примыкал к большому залу, собрались представители советского и союзного командования. В зале все уже подготовлено к процедуре подписания акта, а нас пока не пускали.