Мартын Мержанов - Так это было

Подходит шестнадцатилетний парень Гарри Хикс.

— Я ненавижу Гитлера, — говорит он. Этот мальчик тоже немец. А другие мальчишки по подпольному телефону сообщают гитлеровским офицерам данные о наших КП. Все перемешалось сейчас в немецком народе, в сознании и в душе каждого немца: он потрясен, раздавлен, перепуган, взбудоражен.

Одна женщина сказала нам:

— Немец любит приказы.

Наши приказы и листовки дошли до сознания испуганных горожан. Берлинские немцы знают теперь, что их никто не тронет.

— Нужно спасать Германию, — изрек Герман Геринг и поторопил генерала Коллера с самолетом на Париж. Радиограмма Гитлеру ушла, и Геринг ждал ответа. Долгое молчание его беспокоило. Он знал, что его недруги будут всячески влиять на фюрера. И все же Геринг надеялся на вмешательство западных держав, которые, как он полагал, не дадут большевикам возможности хозяйничать в Центральной Европе.

…А в этот момент в бункере все еще заседали. Гитлер собрал Бормана, Геббельса, переселившегося в бункер Аксмана. Тут же военные: Кребс, Фегелейн, Бургдорф, Фосс, офицеры.

Канцлер слушал доклад Кребса. А тот сообщал, что армия Венка пытается прорваться к Потсдаму. Она помогла некоторым малочисленным отрядам выбраться из окружения. Генерал Штейнер успеха не имеет.

Именно в этот момент Борман, который выходил из комнаты совещания, а теперь вернулся, передал Гитлеру радиограмму и голосом, полным иронии, сказал: «От преданного вам Геринга».

Гитлер долго, словно бы по слогам, читал послание и неожиданно для всех перечитал вслух: «Чтобы я немедленно взял на себя в качестве вашего преемника… общее руководство рейхом с полной свободой…» «Фюрер» положил радиограмму на стол и оглядел всех. Но тут словно что-то взорвалось. Все начали наперебой кричать: «Позор, предательство!», «Где же честь?», «Это кощунство», «Он потерял разум, он лжет о своей верности…», «Фюрер, обратите внимание на ультимативный тон».

По мере того как верноподданные изливали свои чувства, глаза Гитлера наливались кровью, и он наконец, явно сдерживая себя, приказал Фегелейну немедленно арестовать Геринга и истерически стал кричать: «В тюрьму его! В тюрьму, в тюрьму!..»

Несколько успокоившись, он велел распустить частную армию Геринга в Карин-Холле, сжечь его архивы, а также срочно вызвать в бункер генерала Риттера фон Грейма.

Все молча соглашались.

В этот же день произошло еще одно событие.

Командующий 9-й германской армией генерал Буссе приказал генералу Вейдлингу — командиру 56-го танкового корпуса занять определенные позиции, чтобы обеспечить северный фланг армии.

Однако этот приказ вызвал тревогу в штабе управления оборонительного района Берлина. Там испугались, что переход корпуса на новые позиции осложнит оборону Берлина. Какие после этого пошли доклады, телефонные донесения, рапорты, неизвестно, однако во второй половине дня генерал Вейдлинг узнал, что Гитлер отдал приказ расстрелять его за якобы самовольный перенос командного пункта корпуса в Дебериц.

Но Вейдлинг не успел никуда перенести свой КП, и все время сам находился в двух километрах от передовой позиции.

Вейдлинг помчался в имперскую канцелярию и там после беседы с Кребсом и Бургдорфом выяснилось, что «очевидно, произошло какое-то недоразумение».

Но тут же генералу было внушено, что он не должен выполнять приказа своего командующего армией, а обязан отдать все силы на оборону Берлина…

Вейдлинга пригласили к Гитлеру.

По подземным переходам после бесконечных проверок документов, после того как у генерала были отобраны пистолет и портупея, он наконец попал в приемную Гитлера.

Позже в своих записках о последних днях третьей империи он писал:

«Кребс и Бургдорф немедленно ввели меня в комнату фюрера. За столом с картами сидел фюрер Германии. При моем появлении он повернул голову. Я увидел распухшее лицо с глазами лихорадочного больного. Фюрер попытался встать. При этом я, к своему ужасу, заметил, что его рука и одна нога непрестанно дрожали. С большим трудом ему удалось подняться. С искаженной улыбкой он подал мне руку и едва слышным голосом спросил, встречал ли он меня прежде. Когда я ответил, что год тому назад, 13 апреля 1944 года, в Оберзальцберге я принял из его рук „Дубовый лист к рыцарскому кресту“, он сказал: „Я запоминаю имена, но лиц уже не могу запомнить“. Вслед за этим фюрер с усилием снова уселся в свое кресло. Даже когда он сидел, его левая нога была в непрестанном движении, колено двигалось, как часовой маятник, только намного быстрее…