Александр Лозневой - Эдельвейсы — не только цветы

После обеда Головеня прощался с товарищами. На нем была та же гимнастерка, в которой прибыл сюда, та же простреленная пилотка. Он пожимал руки, а подойдя к безногому Филенко, расцеловал его. И когда, прикрыв за собой дверь, вышел, все, кто мог, потянулись к окну.

— Смотрите, вахтера обнимает.

— Душевный хлопец, — сказал Третьяк.

Он ушел, а говорили о нем еще долго, сетовали — так мало пожили вместе, не все сказали друг другу. А сколько можно бы еще сказать.

В тот же день капитан Головеня получил назначение в часть, которая формировалась в Сухуми.

Когда солнце опустилось в море и город погрузился во тьму, Сергей подошел к одиноко стоявшему на пустыре дому и постучал в окно. Окно тотчас распахнулось, и он увидел Наталку. Знала, придет: ждала его. Они прохаживались, смотрели на большие южные звезды, останавливались, слушали, как внизу, ударяясь о камни, шумит море. Слушали и молчали. Все главное уже было сказано, и разбавлять его водой, как выразился Сергей, не было смысла.

В этот вечер они вошли в дом вместе. Вошли и удивились: как это можно было жить порознь?

Вместе завесили окно одеялом, что Наташа принесла от сестры-хозяйки, зажгли огарок свечи. В комнате почти пусто: ржавая койка да колченогий табурет. Но им, молодым, хорошо!

— Стола не хватает, а вообще — рай, — сказал Сергей.

— Ладно, садись, буду картошкой угощать. Сергей хлопнул в ладони:

— Давай ее сюда, красуню! Давай нашу бульбочку! — и запел:

Слушая его, Наталка улыбалась: ей приятно, что у мужа хорошее настроение. Радость — признак здоровья, а здоровье — это счастье.

Уселись рядом на койке, поставили котелок с картошкой на табурет.

— Ну, чем не стол?

— Дай-ка хоть газетой застелю, — потянулась к табурету Наталка. И вдруг притихла, глядя на Сергея. Еще утром был лейтенантом, а теперь в петлицах вместо квадратиков — шпалы.

— Не понимаю. Ты… капитан?

— Угу, — промычал Сергей, уплетая картошку.

— Так что ж ты молчишь? Пришел и хоть бы слово!

Сергей вскочил на ноги, вытянулся в струнку:

— Товарищ генерал, разрешите представиться по случаю присвоения звания! — И, щелкнув каблуками, отступил назад, держа руку под козырек.

— Что ты, Сережа? — не поняла Наталка.

— Ну хоть команду «вольно» подай, что ли!

Но шутка пришлась не к месту. Шпалы в петлицах встревожили Наталку:

— Уедешь и забудешь меня, — произнесла изменившимся голосом.

— Забуду тебя?.. Почему?

— Ты теперь большой начальник.

— «Большой начальник!» Да ты что, неужели всерьез?

Наталка прижалась к нему — сильная, настойчивая:

— Люблю! Люблю!

Он подхватил ее на руки, легко закружил по комнате.

Было уже за полночь, а они все говорили, мечтали о том, как после войны поедут в Выселки, затем в Белоруссию. К тому времени у них будет сын или дочь.

Потом Сергей сказал:

— Хорошо быть с тобой рядом и никогда не расставаться.

— А мы и не будем расставаться. Да?

— Временно… придется.

— Почему? — встрепенулась Наталка. И не стала ждать ответа, сама все отлично понимая.

Зубов сидел за столом и разговаривал с хозяином. Хозяин — мужчина лет сорока восьми, сжался в комок, нахохлился: тонкий крючковатый нос, желтые глаза. Как похож он на хищную птицу! Видно, неспроста пристала к нему кличка — Сыч. Зубов знал Сыча еще будучи мальчиком и теперь не случайно оказался в его доме.

— Значит, там? — спросил он, показывая в окно на окраину города.

— Там, — кивнул Сыч.

— Батареи три, четыре?

— Что вы. Тут их, считай, до десятка.

Гость разгладил на столе бумажку с нанесенным на ней планом Сухуми:

— Давай, показывай.

Сыч напялил очки, придвинулся ближе и, тыча пальцем то в одну, то в другую точку на крохотном плане, уверял, что сам видел там орудия. Зубов слушал, задавал вопросы, уточнял и уже потом проставлял крестики. Они вытягивались полудугой, огибая почти всю северную часть города. Это понятно — там возвышенность, лес, самое место для зениток.

— Неужели только там? — усомнился Зубов.

— Несколько орудий у вокзала, где посадки… Идешь по железке — никаких признаков, а чуть влево — тут они все перед тобой, среди деревьев.

— А поезда — как… ходят?

— Отчего ж им не ходить. Пока ни одной бомбы на железку не упало. Бросают, да все мимо. — Сыч заворочался на скрипучем стуле. — Третьего дня эшелон с боеприпасами прибыл. Всю ночь разгружали. Мины потом на ишаков — и в горы… А вчера батальон пришел… Все та же, сорок шестая…