Александр Лозневой - Эдельвейсы — не только цветы

Поздно вечером к вокзалу подошли две девушки. Одна высокая, чернявая, в нарядном, но уже потертом платье, в белых туфлях на босу ногу, с модной прической. Другая — пониже, блондинка, в старом лыжном костюме, плотно облегающем фигуру, в кирзовых сапогах. Рядом со спутницей она казалась простой деревенской девчонкой. Вещей у девчат никаких, если не считать дерматиновой сумочки, которую вертела в руках чернявая. Обе чем-то озабочены. И не только тем, что идет война, что где-то остались родные, близкие; сиюминутная озабоченность читалась на их лицах.

— У тебя тоже никого знакомых? — теребя сумочку, спросила чернявая.

— Откуда ж они у меня?

— И почему мы сейчас не в Москве, — с грустью в голосе проговорила напарница. — Там столько друзей! Столько знакомых!

— Вспомнила баба деверя, что хороший был, — чисто по-сельски, с кубанским акцентом ответила блондинка.

— А ну тебя с твоей нотацией!

— И чего ты дуешься? Скажи спасибо, что отпустили… Ну, посидим до утра, а потом пойдем…

— До утра дышать этой хлоркой? Где угодно, только не здесь.

— Слушай, а если нам пойти в госпиталь, — предложила та, что в лыжном костюме.

— Ну, а что там, в госпитале?

— Насчет работы узнаем. Курсы курсами, а на работу прежде всего… Сиделками или, как их там называют, санитарками пойдем. Все равно, что делать, лишь бы устроиться.

— Не понимаю тебя, Наташка. Говорила — учиться, а теперь…

— Так они ж, курсы, без отрыва… Ты что, не читала? Всего месяц, а там может на фронт попадем.

— На фронт? — подняла брови чернявая.

— Ну, да. А для чего же курсы кончать?

— Глупая ты, Наташка. На фронте медсестер — пруд пруди. Это, во-первых. А во-вторых, какой смысл мне туда попадать? В армию идут те, кто мужиков ищет. Иная и так и этак, а у самой только и на уме, чтобы какого-нибудь офицерика попутать. А мне и здесь хорошо. Захочу замуж — хоть сейчас выйду. Подумаешь, проблема!

Наталка взглянула на спутницу. Та, разговаривая, вертела перед собой зеркальце, прихорашивалась. Мимо девушек сновали военные. Гражданских на вокзале почти не было, за исключением трех старух, расположившихся со своими узлами в углу.

— Разрешите? — услышала Наталка, а, когда обернулась, крепкий плечистый парень в военной форме уже сидел рядом. Она отодвинулась.

— Я не кусаюсь, — улыбнулся парень.

— А я об этом и не говорю.

— Не говорите, а делаете. Выходит, боитесь, а вдруг укушу.

— Где ж это видано, чтобы люди кусались?

— А вот и такие есть, — вмешалась спутница. — Иной только того и ждет, чтобы нашу сестру укусить. Знаем мы вас, мужиков!

Парень поднял большие серые глаза, ничего не ответил, но подвинулся ближе к блондинке, смешно оттопыривая жидкие, торчащие в стороны, как у кота, пшеничные усики.

— Куда же вы едете? — все так же вкрадчиво продолжал он.

— Уже приехали, — ответила чернявая и, откинув назад голову, осветилась улыбкой.

— Так что же вы здесь сидите?

— Женихов выбираем.

— Вон как, — усмехнулся парень и снова подвинулся к блондинке. — Хочу поговорить с вами… Можно?

— О чем нам говорить?

— То есть как — о чем? Что вы, мамочка, — он обхватил Наталку за плечи и принялся шептать ей на ухо.

Девушка резко отбросила его руки, встала и, не сказав ни слова, отошла в угол к старухам. Он посмотрел вслед, насупился:

— Ишь ты, с гонором…

— Послушай, что ты от нее хочешь? — оживилась чернявая. — Зачем она тебе? Сам такой представительный, — и рассмеялась. Она знала, что, когда смеется, во рту поблескивает золотой зуб, а лицо из продолговатого делается округлым и еще более привлекательным.

Мужчина хотел было уйти, но улыбка этой, сперва не понравившейся женщины остановила его. Другими показались и лицо, и этот низкий голос. Она сама подсела ближе, чуть прикоснулась плечом. Парень смотрел в алые, слегка вывернутые губы и уже не думал о блондинке.

— У нее здесь жених, — кивнув в сторону подруги, пояснила чернявая.

— А у вас? — ухватился за слово незнакомец.

— Моего разбомбило! — и, откинувшись на спинку скамьи, расхохоталась, совершенно не понимая или не желая понять, что этим привлекла внимание окружающих. Хохотала легко, красиво: ни дать, ни взять — артистка!

Сжимая ее теплую, покорную руку, парень забыл о войне, о невзгодах и трудностях, что встречались теперь на каждом шагу. И наверное, думал — на свете есть только одна такая — высокая, смуглая, пьяняще молодая. Такая, без которой не обойтись.

— Как ваше имя? — спросил он.