Михаил Зайцев - Особое задание. Записки разведчика. Прыжок в ночь

Уже заметно рассвело, когда я вышел из деревни. . В километре от нее, у самого леса, заметил развалины одинокого дома. К нему и направился. От дома осталась одна торцевая и одна боковая стены, в каждой по двери. Крыша съехала набекрень и опиралась одной стороной на стены, а другой - на землю. Рядом с домом был родник. Сухой дранки для костра сколько угодно. Через щели в дверях - круговой обзор. Этот «уголок» мне приглянулся. Соорудил подобие шалаша из потолочных досок и заснул мертвым сном предельно уставшего человека.

Проснулся около полудня. С востока доносились раскаты орудийной канонады. Воспрянул духом, окинул взглядом вокруг. Взгляд задержался на развороченной печке в противоположном углу.

«Хорошо бы развести костер», - подумал я, вспомнив о картошке. Перебрал в памяти все прочитанные в книгах способы добычи огня, пока не остановился на трении. Нашел два обломка доски и с усердием принялся за дело. От усилий сам чуть не вспыхнул, а доски не загорались. Устал, занозил руку, а толку никакого. Плюнул с досады и зашвырнул обломки. Потом-то я обзавелся огнем - в одном из покинутых домов деревни нашел полкоробки спичек.

Воздух звенел от песен жаворонков. Сверкала зелень молодой березовой рощи, полуостровом вклинившейся в простор полей. Иногда поблизости, в кустах, охотилась на мышей лиса, не обращая на меня внимания, понимала плутовка, что не до нее. Но эта идиллия была обманчивой. Она в любую минуту, я это не забывал никогда, могла быть нарушена треском выстрелов.

С востока все глуше доносился отдаленный грохот канонады. Это тревожило. Я понимал: фронт не приближается, а отходит дальше на восток. Всеми помыслами я был там, со своими, и тем мучительнее была действительность. Вынужденное бездействие угнетало меня и терзало душу. И как же я был обрадован, когда мне представился случай вновь ощутить в себе силу солдата.

На второй день своей робинзоновой жизни, рано утром, проснулся от крика журавлей. Выбравшись из шалаша, вышел на улицу. Высоко в голубеющем небе, над крышей хуторка, большим клином летели на северо-восток журавли. Подняв голову, я долго смотрел им вслед, слушая их призывный, за сердце хватающий крик. И когда косяк скрылся вдали и последнее «курлы-курлы» растаяло в воздухе, краем глаза заметил на границе поля, метрах в трехстах, корову и двоих в серо-зеленых шинелях, с винтовками.

- Враги!

Пригнувшись, прошмыгнул через полураскрытую дверь в свое убежище. В щель между бревен стал наблюдать. О чем-то беседуя, фрицы вели привязанную веревкой за рога корову. Один был ростом повыше, другой пониже. Тот, что повыше, жестикулируя, размахивал руками и смеялся над чем-то. Шли враги-грабители. По своей ли, по чужой ли воле они шли, суть дела не менялась, Их, убийц, никто не просил приходить на нашу землю.

Положив ствол винтовки на край бревна, взял на мушку того, который был повыше. Он шел крайним ко мне. Прицелившись чуть пониже его левой лопатки, спустил курок. Изогнувшись, фриц упал на спину. Передернув затвор, я взял на прицел второго, но спустить курок не успел. Опомнившись, озираясь на лес и по-заячьи петляя, фашист пустился бежать. Я выстрелил в него, но промахнулся. Поднажав, фриц в мгновение ока скрылся в березовом леске.

- Упустил, мазила! - досадовал я, сожалея, что грабителю удалось удрать.

Оставшаяся на дороге корова помычала, потом повернулась и неторопливо пошла обратно.

Примерно через час-два со стороны, куда убежал помилованный моей пулей гитлеровец, появилось человек пятнадцать фашистов. Я счел за лучшее не стрелять. Они долго стояли около места, где упал первый фриц, что-то обсуждая и показывая на лес. На мое убежище, где я находился, никто из них не обратил внимания. Постреляли по опушке из автоматов - да с тем и ушли, захватив с собой труп убитого. Только позднее я понял, как был неосмотрителен, не уйдя на время в лес. Вздумай гитлеровцы проверить развалины, где я укрывался, неизвестно, как бы все обернулось для меня. Опыта одиночной войны мне еще не хватало, а подсказать было некому.

По ночам я иногда спал, а иногда наведывался в деревню (она называлась Песочная), к хозяину, так неласково меня встретившему. В дворовой его пристройке я обнаружил кучу картошки, которой он, видимо, кормил многочисленную скотину: корову, лошадь, овец. Вся эта живность находилась тут же, за загородками. Была у меня мыслишка: перед тем как уйти, пустить все хозяйство этого новоиспеченного кулака на ветер, но пожалел скотину.