Бодо Узе - Лейтенант Бертрам

С той ночи, когда Йост, этот сыч, как про себя называл майора Фридрих Христенсен, впервые появился на острове и нашел у него приют, с той самой ночи старым рыбаком овладело странное беспокойство. Насколько он помнил, за всю его жизнь он только однажды испытал похожее чувство глубокой тревоги. Это было незадолго до большого пожара, вспыхнувшего на острове и уничтожившего чуть ли не половину домов. Ему тогда было всего девятнадцать лет, и он не решился кому-нибудь сказать о своей тревоге. Но до сих пор помнит, как ему стало стыдно, когда при виде пожара он с удовлетворением подумал: я это предчувствовал!

Эти слова вновь зазвучали у него в ушах, когда однажды утром, возвращаясь вместе с другими с лова, он увидел среди женщин, поджидавших на берегу с корзинами, старика Иоганнеса Йенсена.

Было около одиннадцати, и солнце, казалось, уже не могло прогреть осенний воздух.

— Да, недоброе нынче время, — произнес Иоганнес Йенсен вместо приветствия.

Он ждал, покуда рыбаки, все до единого, не ступят на берег и не столпятся вокруг него. От мужчин пахло соленой водой и рыбой, глаза у них слипались, к тому же они продрогли, так как всю ночь были в море. Они потирали красные, потрескавшиеся руки и поглядывали на своих жен, которые взваливали на тачки корзины с рыбой и, перекинув ремень через плечо, тащили груз в гору. Над крышами рыбацких хижин взвивался в небо дымок.

Иоганнес Йенсен выпрямился. Его седая голова возвышалась над головами остальных.

— Ландрат написал письмо, — сказал он и сплюнул. — Вахмистр, тот, что с песьей мордой, доставил его к нам.

Старик судорожно глотал слюну, так что адамово яблоко на тощей шее ходило ходуном. Он вынул из кармана письмо и принялся аккуратно разворачивать его дрожащими пальцами. Потом отвел подальше от глаз руку с письмом. Сперва он прочитал фамилию отправителя и номер телефона, затем номер почтово-сберегательного счета, затем какой-то непонятный знак, какую-то отметку — «эта графа заполняется при ответном почтовом отправлении», и, наконец, дату. Иоганнес Йенсен читал все эти цифры, отметки, знаки так, словно это были библейские изречения.

Но едва он дочитал до слова «решение», стоявшего в левом углу над текстом письма и подчеркнутого черным, как голос его сорвался и он всхлипнул.

Рыбаки подняли головы, испытующе глядя на Иоганнеса Йенсена из-под козырьков своих синих картузов.

— Решение, — повторил он снова, голос его дрожал. — Принято решение: очистить остров Вюст.

Тут все смолкли. Слышно было только, как волны бились о камни. Темная туча заволакивала небо. На вершине острова зеленел сосновый бор. Женщины стояли в дверях своих домов, с удивлением и неясной тревогой глядя на безмолвное сборище мужчин на берегу.

Остров Вюст теперь — рыбаки поняли и окаменели — понадобился для оборонительных целей. И следовательно, должен быть очищен от населения. Земельные наделы и дома будут экспроприированы. На остров пришлют чиновника для переговоров о возмещении ущерба.

Иоганнес Йенсен показал письмо рыбакам. Пусть сами прочтут, что там написано, сами увидят это непостижимое, чудовищное письмо. Но рыбаки молчали и не трогались с места. А когда старик стал наступать на них с письмом в руке, отшатнулись. Они попросту боялись этого клочка бумаги, боялись куда больше непогоды на море. При помощи нескольких цифр и букв эта бумага сгоняла их с насиженного места, лишала крыши над головой.

Иоганнес Йенсен опустился на тележку с сетями, понурив голову, чтобы никто не видел его слез. Письмо ландрата он все еще держал в руках.

Из деревни доносились нетерпеливые окрики женщин. Суп остывает на столе, рыба в кастрюле разварилась. И мужчины пошли на зов своих жен. Молча, один за другим, выходили они из круга и шли восвояси. Наконец на берегу остался только Фридрих Христенсен. Он вспомнил летчика, которого приютил, и почувствовал себя тоже виноватым в той беде, что обрушилась на них всех.

В этот день рыбаки больше не выходили в море. За вечером настала ночь, начался шторм. Ветер жалобно свистел в соснах на вершине горы и сотрясал ставни домов. Лодки в бухте были как дикие звери перед грозой. Они так и норовили сорваться с канатов и якорных цепей и унестись в море. На острове никто в эту ночь не сомкнул глаз.

Уже на другое утро явился чиновник, высокий человек с открытым лицом. Он робко стучался у дверей, все время извинялся, да, он был смущен.

— Дело в том… ну, вы ведь уже знаете, вы вчера получили извещение… — говорил он. И все чувствовали, как тяжело ему даже произносить, в чем дело.