Бодо Узе - Лейтенант Бертрам

Оба они несколько раскраснелись. Кривыми улочками они выбрались из города. Овеваемые вечерним ветром, шли вдоль дюн, между лесом и морем. Хартенек взволнованно говорил о войне.

— Тактика, — начал он на сей раз, — это уж как-то само собой разумеется. Безусловно, можно по-разному использовать обстоятельства и средства. Главное — стратегия, вот где простор для творчества: она формирует победу, стратегия — это план сражения, руководство сражением, это полководческое искусство. И как глупо, что тебя могут допустить до него, только когда ты закоснеешь и состаришься. А прежде чем ты получишь командование, шагистика должна убить твою фантазию, всю подвижность души. Седые полководцы — вот в чем несчастье Германии. А Александру было семнадцать, когда он одержал свою первую большую победу, принц Евгений уже в девятнадцать лет командовал кавалерийским полком, а в двадцать пять выиграл битву у горы Харзан и стал фельдмаршалом. Наполеон…

— В двадцать семь победил при Арколе, — вставил Бертрам, он уже загорелся. Наполеон, Евгений, Александр — это были совсем другие герои, не то что «тихие служаки», о которых говорил Йост, не то что старик Хэзелер, комическая фигура на забаву берлинским уличным мальчишкам.

— Война утратила выразительность не из-за средств ее ведения, — горячился обер-лейтенант, — средства-то как раз благородные, начиная с танков и кончая удушающими газами. Хуже всего то, что полководцы были старые. Они ничего не смыслили в этих средствах, не знали, как ими распорядиться. Воину необходим жар в крови и смелость. Но пока вскарабкаешься по ступенькам военной иерархической лестницы, все это уже выдохнется.

И тут Хартенек сделал нечто уж совсем невероятное: он плюнул наземь.

Бертрам остолбенел от изумления. Но обер-лейтенант схватил его за рукав и потянул за собой.

— Вот увидите, теперь все будет иначе, — сказал он уже немного спокойнее. — Правда, положение еще не очень изменилось. Слишком много старых хрычей засело на Бендлерштрассе, и они сопротивляются как могут. Но первые шаги уже сделаны. Наступает эра молодой армии, эра молодых полководцев. Они подрастают вместе с новейшим вооружением, чрезвычайно грозным и обеспечивающим непрерывное наступление: танками и авиацией.

Военачальники завтрашнего дня должны быть летчиками. И война будет уже не бессмысленной бойней, а увлекательной авантюрой, полной неожиданностей, это будет война с истинными победами и исполненными глубочайшего отчаяния поражениями.

Хартенек быстро, широко шагал вдоль плотины, а когда хотел что-то сказать, то не говорил, а запальчиво восклицал. Бертрам с трудом приноравливался к его шагу и к ходу его мысли. Он запыхался, весь горел, воспламенившись страстностью Хартенека, его жаждой военной власти и силы. Пылавший в нем огонь уже превратил в пепел муть и мрак сегодняшнего дня. Марианна? Сколько это продолжалось? Так, сущие пустяки! Ему льстило, что он как бы приверженец Хартенека, что Хартенек так откровенно говорит с ним. Вот это — настоящее, решил Бертрам.

Хартенек остановился и схватил лейтенанта за плечо. Он ткнулся своим носом, похожим на клюв хищной птицы, в лицо Бертрама и разразился каким-то странным смехом. В смехе этом звучал металл, и Бертрам долгие годы не мог забыть его.

Левую руку Хартенек простер к небесам, к красноватой звезде, что стояла над бухтой, и вполголоса призывал Бертрама принести друг другу клятву в том, что они пойдут одним, солдатским, путем.

Они обменялись крепким рукопожатием.

Когда они пошли дальше, Хартенек легко взял Бертрама под руку.

— Мы оба — индивидуалисты, — сказал он и сознался, что ему тоже не всегда легко жилось. Он не принадлежал ни к одному из кружков, ни к одной компании, которые все еще пользуются влиянием среди офицеров благодаря дворянской родне, как у Штернекера, или благодаря деньгам и связям по студенческой корпорации, как у Хааке.

— Я предпочел полагаться на собственные силы, — сказал Хартенек, как бы оправдывая этим тот факт, что его собственные странности затруднили для него подобные связи. Вместо этого он заговорил о своих политических убеждениях, из-за которых его карьера задержалась на несколько лет. И даже сегодня, после победы национал-социализма, все еще существует несметное множество тайных противников.

Обер-лейтенант выпустил руку Бертрама.

— Товарищество не есть понятие чисто служебное, — заключил он, — оно предполагает и особо тесные человеческие контакты.