— Хайль Гитлер, господин майор! — сказал Зоммерванд.
— До свидания! — ответил Йост.
Он встретил Марианну на перекрестке дорог, так как она тоже опоздала из-за чаепития с майоршей Шрайфогель и супругой капитана Штайнфельда.
Лучше я ничего не скажу ей, решил Йост, когда она взяла его под руку. Он смотрел на нее со стороны, и она нравилась ему. Она выглядела совсем молодой в своем плаще с капюшоном. Лицо ее светилось довольством и радостью.
Когда они свернули на лесную дорогу, она сказала:
— Скоро совсем стемнеет!
— Боишься? — спросил он со смехом.
— Но ведь со мной ты!
— А если бы меня не было?
— Без тебя я бы не рискнула в такой час соваться в лес. Без тебя — ни за что, Йост, нет, нет!
Голос ее вдруг задрожал. Она крепко вцепилась в него и подняла на него голодные глаза, в испуге, словно ища защиты.
— Что случилось, Марианна? — Йост был удивлен и растроган. Он обнял ее и поцеловал. Что было бы с ней, останься она с этим человеком, надменно подумал он. И поцеловал ее еще раз. Рот ее был приоткрыт, так что они соприкоснулись зубами. От этого во рту у Йоста возник неприятный металлический вкус.
Когда они пошли дальше, Марианна раздумывала, почему она закрыла глаза. Все еще от нежности или по привычке?
В лесу стоял аромат.
— А что ты сегодня делала, детка?
Вопрос Йоста тоже был из категории привычек. Марианна сделала открытие — оказывается, бывают такие нежные привычки, и ей это понравилось.
— Ходила с Эрикой купаться.
Йост недолюбливал Эрику Шверин.
— Ну и как? — спросил он только.
— Вода была чересчур холодная, — ответила Марианна.
— Не удивительно, всю ночь шел дождь. Марианна повторила его слова:
— Всю ночь шел дождь… — но думала она не о минувшей ночи, а о той, другой, дождливой ночи, и прижалась к Йосту. — Как хорошо, что ты у меня есть, мой медведь, как это хорошо! — воскликнула она.
— Да? — Йост вдруг почувствовал усталость, в основном от мыслей об этих окаянных спусковых дорожках, которые все никак не доделают. Хайн Зоммерванд объяснил это нехваткой цемента. — А ведь мы с тобой прожили двенадцать лет! Немалый срок!
— Неужто двенадцать? А с чего ты вдруг заговорил об этом? — удивилась Марианна. — Двенадцать лет, но ведь это же пустяк. Ты останешься со мной сегодня, да? Я хочу быть с тобой. Хочу чувствовать тебя, когда я сплю, хочу, чтобы ты был рядом, когда мне снятся сны.
— Сны? А что тебе снится, Марианна?
Она остановилась.
Йост протянул свою ручищу и спустил капюшон с ее головы. Что она делает со мной? — думал он, беспомощно и счастливо.
— Что тебе снится, Марианна? — спросил он еще раз.
— Ах, — вздохнула она, — мне страшно, Йост, мне очень страшно.
Его руки держали ее за плечи, крепко и нежно. Ее глаза наполнились слезами. Хорошо, что было темно и он не мог этого видеть.
— Йост, — начала она с тяжелым сердцем, уже готовая все ему рассказать, но тут же оборвала себя. Это бессмысленно, это только все разрушит.
— Что с тобой? — спросил он и взволнованно прижал ее к себе. На руку ему скатилась слеза. — Но почему ты плачешь? — взмолился он.
Немного погодя она уже причитала:
— Я боюсь, Йост, сама не знаю чего, не оставляй меня одну, Йост, пожалуйста, Йост, не оставляй меня одну сегодня ночью. Никогда больше не оставляй меня одну.
Когда Хайн покинул аэродром, в свете прожекторов уже приступила к работе ночная смена. Час был поздний. Его задержал разговор с майором, и теперь он спешил, так как у него была назначена встреча, от которой он ждал очень многого.
«Только этого и не хватало!» — мысленно выругался он, имея в виду встречу с Йостом. Она могла сулить ему лишь новые затруднения, а у него и так забот было не обобраться.
Он успел подхватить свою старую кожаную папку, которая выскользнула у него из-под мышки. В ней он нес к себе домой лисички. Кроме того, они были его алиби. Никогда ведь не знаешь, как дело обернется. Если его кто-нибудь задержит, он сможет сказать: я собирал грибы, хотя час, пожалуй, слишком уж поздний. И все же это звучит вполне достоверно, не так ли?
Когда несколько лет назад, после амнистии, Хайн вернулся из-за границы, он больше месяца тщетно разыскивал следы Марианны. И только много позже ему на глаза попалась газетная фотография, о которой он упомянул в разговоре с Йостом. Тот день он никогда не забудет. И не из-за фотографии, а из-за побоев, доставшихся ему при попытке помешать демонстрации коричневорубашечников. Во время драки он видел перед собой бледное лицо офицера полиции и неловкие позы раненых товарищей на мостовой. Они хотели помешать демонстрации, а еще всему тому, что уже два года было действительностью, страшной, отвратительной действительностью.
Читать дальше