— Все с теми же! Они завтра прибыть должны все. Дела свои на острове уже сдали и сейчас едут сюда.
— Ой, товарищ капитан, если бы вы знали, как я о вас обо всех соскучилась, я просто не доживу до завтрашнего дня. Послушайте, а ведь вы что-то затеваете, товарищ капитан, уж я это чувствую. Возьмите меня с собой.
— Ничего я не затеваю, — засмеялся Лапшанский. — Ты мне лучше скажи, когда ты угомонишься?
— Я уже угомонилась, товарищ капитан. И вот вы заметили, что на фронте со мной никаких недоразумений но случается, но стоит попасть в тыл, так беда за бедой. То сколопендра укусит, то муж бросит, — я засмеялась, вспомнив Адамова. — Просто, наверное, я к мирной жизни не приспособлена.
— А надо приспосабливаться, Нина. Скоро разделаемся с фашистами, закончим войну, и пойдете вы, девчонки, домой, наденете туфли на каблучках, платья с бантиками там всякими, кудри навьете и думать забудете, что были у вас сердитые, ворчливые командиры, вроде старика Лапшанского или Щитова. А если и вспомните, так недобрым словом. А ведь мы вас жалели и ежели ругали, то, чтоб от худшей беды отвести.
— Для меня нет худшей беды, чем в тылу остаться, вы это знаете.
— К сожалению, знаю.
— Так куда вы все-таки собираетесь?
Лапшанский не успел ответить, как дверь открылась и на пороге показался Щитов.
— Товарищ капитан, — сказал он, не глядя на меня, — я согласился остаться здесь, и вы знаете, чего мне стоило это согласие. Но прошу вас, заберите к себе Морозову. Вы только подумайте, по ее милости чуть весь тираж газеты не пришлось перепечатывать. Нашла тему для хаханек! Хорошо, что заметили вовремя.
— Вы же сами говорили, что по ним трибунал плачет, — заметила я.
— А завтра я скажу о вас так же, тогда и вас можно будет вот таким же образом ошельмовать? Посмотрите, товарищ капитан, — Щитов сунул ему сложенный вчетверо оттиск.
Лапшанский прочитал мое сочинение и, мне показалось, с трудом сдержал улыбку.
— Товарищ старший лейтенант, — сказал капитан, — насколько я понимаю, ей уже больше не придется работать в газете?
— Конечно, нет. С редактором почти сердечный приступ, а секретарь велел передать, чтобы она и на глаза не показывалась.
— И не больно надо, — вставила я. И хотя я от души посочувствовала редактору, все-таки о сделанном не жалела ни капли.
— Сейчас она в группе сопровождения? Осталось недолго ждать, пусть уж пока побудет у вас, а потом я заберу ее к себе, — заверил его Лапшанский.
— Договорились, — согласился Щитов.
— Вот видите, — обратилась я к Лапшанскому, когда мы вышли с ним на улицу, — видите, что делается? А ведь я хотела как лучше.
— Ладно, Нина, потерпи немного, что-нибудь придумаем.
Я настолько верила Лапшанскому, что не стала даже приставать к нему с расспросами. Завтра должны были приехать ребята. Что-то ждало нас всех впереди, в этом я уже не сомневалась.
Ребята приехали, но мне редко удавалось с ними увидеться.
Васька Гундин был не похож на себя, похудевший, непривычно молчаливый. Капитан сказал мне, что у Васьки погибли мать и сестры во время бомбежки.
В Крым мы уходили теперь каждую ночь. Как-то шли с Куртмалаем. Уже стояли последние дни марта, но по ночам на море было свежо, и ом раздобыл для меня великолепный, кожаный, на меху, комбинезон, в котором я была, наверное, похожа на мальчишку-подростка.
Разведчики взяли немецкого офицера. Он хотя и пытался сохранить достоинство, но заметно трусил и пытался расположить ребят к себе. Достал из нагрудного кармана карточки и показал их. Парни склонились над фотографиями. Мне тоже захотелось посмотреть.
— Дайте мне, — попросила я.
Немец удивленно оглянулся на мой голос и спросил:
— Фрау?
— Фрау, — засмеялся Николай Черников, отлично владеющий немецким языком.
Немец что-то заговорил, и впервые я пожалела, что плохо учила немецкий.
— Что он говорит?
— Говорит, что их фрау не рыщут по ночам в море, а растят детей.
— Куртмалай, милый, врежь ему по уху, — взмолилась я.
Немец смотрел вопросительно на Николая, ожидая перевода моих слов.
Черников произнес длинную злую фразу, и фриц сразу потух и даже будто сжался, а ребята вернули фотографии, потеряв к ним всякий интерес.
Оказывается, Николай сказал:
— Вы уничтожили столько наших детей, что многим женщинам некого сейчас растить!
— Цыган, прошу…
Куртмалай же брезгливо усмехнулся:
— Стоит о такую нечисть руки пачкать!
Читать дальше