Виталий Мальков - В пекле огненной дуги

Семён пребывал в странном сумеречном состоянии. С одной стороны, его сознание словно отключилось от тела, но, в то же время, он чётко фиксировал слухом и зрением всё происходящее вокруг него, подмечая малейшие детали. Он сейчас как будто находился одновременно с каждым из четырёх своих товарищей, разделившись на пять человек, одним из которых был он сам.

Этот первый Семён Золотарёв проткнул штыком СВТ одного немца и разбил вдрызг прикладом лицо другому.

А второй Семён был сейчас возле дядьки Степана и видел, как тот молотит «дубиной» по головам врагов, сминая чужие каски и проламывая черепа. Но вот в спину младшего сержанта вошёл штык немецкой винтовки, и Петров содрогнулся от боли и выронил из рук пулемёт. Он повернулся и хотел вцепиться в горло гитлеровца, но получил две пули в грудь и повалился на землю, хрипя и кашляя кровью, а потом его добили штыком…

А третий Семён дрался вместе с Тимофеем Сегаловым, который тоже ловко орудовал винтовкой и уже уложил двух фашистов. Но сразу два вражеских автоматчика изрешетили пулями тело Тимофея, и он упал, шепча имя Господа, а душа его унеслась в небо сгустком яркого света…

Четвёртый Семён, став частью красноармейца Епихина, рубил врагов пехотной лопаткой. Он двигался подобно вихрю, вертясь и нанося удары во все стороны. Сбил с ног одного, рубанул второго, подсёк третьего… Но и сам он пал на поле брани, сражённый из «вальтера» немецким офицером.

Пятый Семён присутствовал рядом с Ильясом Давлетгиреевым, а тот, расстреляв последний рожок, отбросил автомат и продолжил схватку уже со своим самодельным ножом в руке, и не было врагам спасения от этого разящего металла.

— Schwarz Messer! — закричал кто-то из немецких солдат, с животным ужасом глядя на мелькающее перед ним лезвие ножа.

В этот момент первый Семён, лишившись винтовки (она застряла в теле ещё одного гитлеровца), тоже выхватил своего «Сеньку». Немцы окружили его, но стояли метрах в трёх, боясь подходить ближе.

— Что, обделались?! — Он водил ножом из стороны в сторону и торжествовал, видя страх на лицах врагов. — Ну, кто рискнёт?

Немецкий офицер что-то коротко рявкнул подчинённым, и те открыли по Семёну огонь из винтовок и автоматов. Пули впивались в него, жаля нестерпимо больно. Семён взревел от этой боли и от ярости и пошёл прямо на офицера.

— Сэня, я здэс! — воскликнул Ильяс, оказавшись рядом с ним и закрывая собой Семёна от этих безжалостных пуль, принимая часть их на себя.

Чеченец попытался дотянуться ножом до кого-нибудь из стрелявших, но не смог и упал лицом вниз, а один из гитлеровцев стал остервенело втыкать в спину Ильяса штык, боясь, что советский солдат поднимется и продолжит сражаться.

Семён ещё видел это, хотя сознание его уже начало меркнуть, и в глаза полез туман. Превозмогая боль, он прыгнул из последних сил на немецкого офицера и всадил ему в грудь верного «Сёмку», прежде чем фашист нажал на спусковой крючок пистолета. Эта последняя пуля пронзила сердце рядового Семёна Золотарёва, и оно навсегда перестало биться.

Но, умирая, он успел увидеть бегущих сюда красноармейцев и ощутить в душе радость, оттого что взвод всё-таки выполнил поставленную перед ним задачу. А ещё в душе Семёна в этот последний миг его земной жизни появилась твёрдая уверенность в том, что победа обязательно наступит…

На какое-то время он канул в кромешную тьму, в которой не было никаких звуков, но потом вдруг оказался в цветущем и благоухающем фруктовом саду, под кронами деревьев которого стоял длинный дубовый стол, накрытый белоснежной скатертью. За этим столом сидел весь взвод Семёна, вместе с командиром, и на каждом была новая, с иголочки форма и пограничная фуражка.

— Садись, Золотарёв, — с усмешкой сказал ему лейтенант Романцов, кивнув на пустое место. — Сейчас обед подвезут.

— Давай сюда, Сэня! — Ильяс Давлетгиреев махнул ему рукой, приглашая за стол.

Семён с удивлением смотрел на своих товарищей, радуясь тому, что все они находятся здесь — живые и весёлые.

— Ну что, Семён, границу охранять будем? — хитро подмигнув, спросил его Василий Потапов.

— Будем… Конечно, будем! — Семён смахнул со щеки скупую мужскую слезу. — А что, разве нас всех не убили?

— Убили, — кивнул Романцов. — Ну и что с того? Службу-то нашу, брат, всё равно никто не отменял. Понятно?

— Понятно, товарищ лейтенант! Ещё как понятно!

Семён занял место за столом, по-настоящему счастливый от предчувствия, что впереди его ждёт много нового, неизведанного и хорошего…