Виталий Мальков - В пекле огненной дуги

Он поднялся уже так высоко, что видел весь Советский Союз, распростёршийся на тысячи километров до самого Тихого Океана — все его равнины и горы, реки и озёра, леса и поля. Многие города страны сейчас лежали в руинах, изувеченные войной и почти что безжизненные, но Александр теперь знал, что пройдёт время, и они возродятся и станут ещё краше, чем были прежде, и в них опять забурлит жизнь — мирная и счастливая…

А незримый воздушный поток возносил его всё выше и выше, прямо туда, откуда исходил свет, и Александр уже знал, что за этим светом его с нетерпением ждут отец и братья…

Потапов закрыл лейтенанту глаза и заскрежетал зубами от злости и бессилия. Лицо Романцова было умиротворённым, как у человека, выполнившего до конца какое-то очень важное, необычайно трудное дело и довольного результатом своей работы.

— Суки, они ответят за него! — хрипло произнёс Потапов.

— Атамстым за камандыра! — добавил Ильяс Давлетгиреев. — Всэх их будым убыват… всэх… — Он покачал головой и что-то забубнил на чеченском языке.

Семён тоже мысленно пообещал мстить фашистам за своего командира и за всех погибших товарищей.

— Как старший по званию, принимаю на себя командование взводом, — строго сказал Потапов. — Все слышали последние слова лейтенанта? Сейчас здесь наша граница, и мы должны её охранять… чтобы ни одна сволочь её не пересекла. Ни одна! Так что будем держать этот рубеж до подхода подкрепления… или до последней капли крови. Или у кого-то есть другие предложения?

— Других предложений нет, — раздался из-за спины Семёна голос Петрова. — Да и не может быть.

Романцова опустили на дно окопа и накрыли его лицо пограничной фуражкой. Затем все оставшиеся в живых заняли на взгорке круговую оборону и продолжили окапываться.

Семён опять вспомнил строки из стихотворения Симонова «Убей его», от которых в его душе всё переворачивалось, наполняясь гневом и ненавистью.

«Чтобы немцы её живьём

Взяли силой, зажав в углу,

И распяли её втроём

Обнажённую на полу,

Чтоб досталось трём этим псам,

В стонах, в ненависти, в крови,

Всё, что свято берёг ты сам,

Всею силой мужской любви…»

Вот и сейчас он ощутил неистовое желание уничтожать проклятых «псов»,

«И пока его не убил,

То молчи о своей любви —

Край, где рос ты, и дом, где жил,

Своей Родиной не зови…»

— Убивать их, гадов! Убивать нещадно! Убивать как бешеных зверей… — бормотал Семён, копая как можно быстрей…

Передышка оказалась короткой. В воздухе засвистели мины, и Семён опять вжался в дно окопа, уже не веря, что уцелеет. Но он и в этот раз остался жив! Его почти полностью засыпало землёй, но зато ни одна мина не попала в него, и ни один осколок не зацепил.

Вокруг было тихо. Семён встал, сбрасывая с себя земляные комья, и, пригибаясь, пошёл по пригорку, осматривая окопы и выискивая живых. Сначала обнаружил мёртвого Михаила Винокурова, которому кусок металла пробил голову затем наткнулся на тело Василия Емелина — у него в области живота было сплошное месиво. Рядом с Емелиным лежал бездыханный Рахман Сайфулин.

А потом он увидел Потапова. Тот сидел в окопе и со стороны казался живым, но когда обрадованный Семён бросился к нему, то понял, что ошибся, — застывший взгляд Василия выражал большую детскую обиду, как у ребёнка, которого бессовестно обманули плохие взрослые.

Никто из его товарищей не подавал признаков жизни, и Семёну стало не по себе. В голове завихрились тяжёлые, мрачные мысли.

«Неужто все погибли? Не может быть!.. Как же это?.. Что я могу один?..»

Им овладело чёрное отчаяние, но тут за спиной зашуршала земля. Он вздрогнул от неожиданности и, обернувшись, увидел Ильяса Давлетгиреева, державшего в руке немецкий автомат.

— Сэня, как ты? — спросил чеченец.

— Да вроде нормально. — Семён облегчённо вздохнул. — Ещё живые есть?

— Есть живые, есть, — раздался сзади усталый голос дядьки Степана.

Младший сержант подошёл, прихрамывая на правую ногу и используя вместо костыля пулемёт Какорина.

— Нет больше Вани, — пояснит он, заметив вопросительные взгляды товарищей. — Прямое попадание.

Затем с разных сторон одновременно подошли Сегалов и Епихин. Теперь их было пятеро, а значит, они по-прежнему представляли собой взвод, способный вести боевые действия.

В этот момент из ржи снова появились немцы. Двигались они осторожно густой цепью и походили на стаю перепуганных хищных зверьков, вздрагивающих от каждого шороха и готовых в любой момент броситься врассыпную или скопом навалиться на того, кто явно слабее их.