Виктор Некрасов - В окопах Сталинграда [1947, Воениздат. С иллюстрациями]

Над обрывом появляется вереница желтокрылых «юнкерсов». Скосив на них глаза, Астафьев делает грациозный жест рукой.

— Ну, я пошел… Формы заели. По двадцать штук в день. Совсем обалдели в штадиве. Заходите, Жорж. — И скрывается в своем убежище.

«Юнкерсы» выстраиваются в очередь и пикируют на «Красный Октябрь».

Высунув кончик языка, Гаркуша старательно впихивает пинцетом какое-то колесико в мои часы.

На командирской кухне стучат ножи. На обед, должно быть, будут котлеты.

К концу третьего дня меня вызывают в штаб. Прибыло инженерное имущество. Получаю тысячу штук мин. Пятьсот противотанковых, здоровенные шестикилограммовые ящики из неотесанных досок, и столько же маленьких противопехотных ПМД-7 с двухсотграммовыми толовыми шашками. Сорок мотков проволоки. Лопат двести, кирок тридцать. И те и другие дрянные. Особенно лопаты. Железные, гнутся, рукоятки неотесанные.

Все это богатство раскладывается на берегу против входа в наш туннель. Поочередно кто-нибудь из саперов дежурит — на честность соседей трудно положиться.

Утром двадцати лопат и десяти кирок-мотыг недосчитываемся. Часовой Тугиев, круглолицый, здоровенный парень, удивленно моргает глазами. Вытянутые по швам пальцы дрожат от напряжения.

— Я только оправиться пошел, товарищ лейтенант. Ей-богу. А так — никуда. И оправлялся в камнях — оттуда все было видно.

— Оправиться или не оправиться — нас не касается, — говорит Лисагор, и голос и взгляд у него такие грозные, что пальцы Тугиева начинают еще больше дрожать. — А чтоб к вечеру все было налицо.

Вечером, при проверке, лопат оказывается двести десять, кирок тридцать пять. Тугиев сияет.

— Вот это воспитание! — весело говорит Лисагор и, собрав на берегу бойцов, читает им длинную нотацию о том, что лопата — та же винтовка и, если только, упаси бог, кто-нибудь потеряет лопату, кирку или даже ножницы для резки проволоки, — сейчас же трибунал. Бойцы сосредоточенно слушают и вырезывают на рукоятках свои фамилии. Спать ложатся, подложив лопаты под головы…

Я тем временем занимаюсь схемами. Делаю большую карту нашей обороны на кальке, раскрашиваю цветными карандашами и иду к дивизионному инженеру.

Он живет метрах в трехстах-четырехстах от нас, тоже на берегу, в саперном батальоне. Фамилия его Устинов. Капитан. Немолодой уже — под пятьдесят. Очкастый. Вежливый. По всему видать — на фронте впервые. Разговаривая, вертит в пальцах желтый, роскошно отточенный карандаш. Каждую сформулированную мысль фиксирует на бумаге микроскопическим кругленьким почерком — во-первых, во-вторых, в-третьих…

На столе в землянке груда книг — «Фортификация» Ушакова, «Укрепление местности» Гербановского, наставления, справочники, уставы.

Устиновские планы укрепления передовой феноменальны — и по масштабам, и по разнообразию применяемых средств, и по детальности проработки всего этого разнообразия.

Он вынимает карту, сплошь усеянную разноцветными скобочками, дужками, крестиками, ромбиками, зигзагами. Это даже не карта, а какой-то ковер. Аккуратно развертывает его на столе.

— Я не стану вам объяснять, насколько все это важно. Вы, я думаю, и сами понимаете. Из истории войн мы с вами великолепно знаем, что в условиях позиционной войны, — а именно к такой войне мы сейчас и стремимся, — количество, качество и продуманность инженерных сооружений играют выдающуюся, я бы сказал — даже первостепенную роль.

Он проглатывает слюну и смотрит на меня поверх очков небольшими, с нависшей под веками кожей глазами.

— Восемьдесят семь лет тому назад именно потому и стоял Севастополь, что собратья наши — саперы — и тот же Тотлебен сумели сделать почти неприступный пояс инженерных сооружений и препятствий. Французы и англичане и даже сардинцы уделяли этому вопросу громадное внимание. Мы знаем, например, что перед Малаховым курганом…

И он подробно, с целой кучей цифр, рассказывает о севастопольских укреплениях, затем перескакивает на русско-японскую войну, на Верден, на знаменитые проволочные заграждения под Каховкой.

И аккуратно прячет схемы расположения севастопольских ретраншементов и апрошей в папку с надписью «Исторические примеры».

— Вы видите, работы у нас непочатый край. И чем скорее мы сможем это осуществить, тем лучше.

Он пишет на листочке бумаги цифру «1» и обводит ее кружком.

— Это первое. Второе. Покорнейше буду вас просить ежедневно к семи ноль ноль доставлять мне донесения о проделанных за ночь работах. А — вашими саперами, В — дивизионными саперами, С — армейскими, если будут, — а я надеюсь, что будут, — саперами, D — стрелковыми подразделениями. Кроме того…