Момо Капор - Хроника потерянного города. Сараевская трилогия

Сегодня в Сараево все таблички с названиями улиц сменили синий цвет – на зеленый.

По Главной улице, под окнами нашей квартиры на первом этаже, протекала история.

Я видел королевских офицеров верхом на вычищенных до блеска конях, удерживающих в белых перчатках священные дубовые саженцы, чтобы зажечь их в Сочельник перед крохотной православной церковкой. В моих ушах все еще раздается глухой топот копыт по граниту, которым в то время была вымощена улица. Мы махали им из окна, а они – нам, и с улыбкой отдавали честь, в то время как мои тетки вздыхали и утирали слезы.

По этой улице проходили и похоронные процессии. Православные, с владыкой во главе, направлялись в Кошево, где было наше кладбище. Мусульманские дженазы и еврейские проводы двигались в противоположном направлении, потому что их могилы располагались на отрогах гор над Чаршией.

Под окнами протекла и река демонстрантов, когда 27 марта 1941 года сербское население протестовало против Тройственного пакта, который князь Павел подписал с силами Оси. Мы стояли, облокотившись о подоконник (тетка регулярно подкладывала под локти специальные подушечки), когда под нами в фиакре прокатил ее муж, Никола Н. Барош, в сопровождении двух гармонистов. Он помахал нам шляпой и крикнул: «Да здравствует король! Пусть война, но не жизнь раба!», – а воодушевленная толпа откликнулась: «Лучше в могилу, чем под чужую силу!».

Несколько дней спустя все по тем же трамвайным рельсам через полуразрушенный город прошли немецкие войска. Гремели бронемашины, укрытые маскировочными сетями и раскрашенные камуфляжными пятнами, надсадно гудели грузовики с солдатами в шлемах, а перед ними на мотоциклах с колясками катили офицеры. Я запомнил их серые перчатки и гладко выбритые лица. Наши соседи, мусульмане и хорваты, украсили окна своих домов коврами. Они упоенно хлопали в ладоши и бросали цветы в солдат и на танки. Многие плакали от счастья.

Месяцем позже по рельсам брели наши позавчерашние соседи евреи, утратившие право ходить по тротуарам, с желтыми повязками со звездой Давида на рукавах. Потом они бесследно исчезли.

По этой улице вершили последний путь связанные проволокой «предатели», как их тогда называли, колонны пленных, с которых кто-то поснимал обувь. В летние сумерки, с началом комендантского часа, по мостовой угрожающе прохаживались солдаты из фельджандармерии с металлическими полумесяцами на груди и винтовками на плече, и глухие удары подкованных сапог эхом отражались от фасадов опустевшей улицы.

По ней с посвистом проскакали на маленьких лошадках с длинными заплетенными хвостами черкесы – косоглазая желтая конница генерала Власова, сросшиеся, словно кентавры, со своими животными.

Безвольно шагали по улице домобранские отряды, а когда сотник кричал им: «А ну, ребятки, запевай!» – в ответ из глоток насильно мобилизованных воинов раздавалось нечто напоминающее тюлений рев.

Наблюдали мы и пафосный марш итальянских эскадронов, их по-левантийски сияющую, начищенную до блеска обувку, короткие карабины и колышущиеся перышки на каскетках, превращавшие воинские колонны в парад вооруженных до зубов петухов…

И возвращение этих армад наблюдали мы из-за задвинутых штор: колонны пыльных, некогда элитных подразделений разбитой армии Е, их ноги, замотанные в обрывки одежды и тряпки, перевязанные шпагатом, обгоревшие шинели, их палки и костыли, оружие, утратившее победительный блеск, покрытое коркой засохшей грязи, болтающееся на исхудавших торсах, а также открытые грузовики, в которых вперемешку лежали мертвые и раненые, уставившиеся в небо над домами пустыми взглядами отчаявшихся людей. В этот раз наши соседи провожали их плачем, визгом и восклицаниями: «Вы к нам вернетесь! Будет воля Аллаха, и вы вернетесь!», – а те смотрели на них отсутствующим взглядом, смертельно уставшие, невидящими побелевшими глазами из-под запылившихся ресниц.

За их спинами гремели глухие взрывы. Последний отряд, покидавший Сараево, поднимал в воздух все важные строения.

Дождались мы и освободителей. В сумерках 5 апреля 1945 года мы разглядели быстрые тени, перебегавшие улицу и прятавшиеся за углами домов. Перед нашей дверью установили пулемет и залегли за ним прямо на тротуаре, забросив патронташи на спину. Они кричали друг другу: «Связь! Держи связь!»

В полдень следующего дня они торжественно вошли в город. Впереди всех на пританцовывающем белом коне, высекающем копытами искры из гранитной мостовой, гарцевал стройный офицер в фуражке, украшенной красной звездой. Освободители не маршировали, как прочие военные: они шагали каждый по-своему, вольной крестьянской походкой, украшенные гранатами, пистолетами, опоясанные патронташами, с разномастным оружием в руках и на плечах.