Презрение выползшего из закутков и подвалов городского общества к этим, как мне тогда казалось, вольным богатырям определило и отношение так называемых «городских сербов» к «примитивному» населению свободных горных районов. В давние времена лукавые стратеги сегодняшней передачи Сараево под восстановленную исламскую власть посеяли семена раздора между сараевскими сербами, определив первых как «райю» и назвав вторых «папанами». Принадлежность к райе была почти что признаком городского дворянства, означавшим, что любому сербу города Сараево принадлежащий к иной вере и нации человек, проживающий в его квартале, намного ближе и роднее самого родного брата, если тот живет в горах. И вот теперь сербы в этом исламском городе-государстве стали настоящей райей, то есть гражданами второго сорта, но уже не в прежнем ласковом смысле, но в настоящем, буквальном, вновь ожившем значении слова времен многовекового турецкого рабства. Таким образом, типичная городская неразбериха, которую мало кто принимал всерьез, вновь стала обозначать рабство и бесправие.
И по взглядам на верующих Сараево мало походило на прочие города. Всюду в мире регулярное посещение храма считается верным доказательством пристойности и надежности человека; коротко говоря, если человек верит, то и ему можно верить. И только в этом городе, особенно если дело касалось православных, на тех, кто ходит в церковь, смотрели с сомнением и подозрением, смешанным с презрением. Даже многие сербы хвастались тем, что никогда не ходят в церковь, полагая это подтверждением их крайней прогрессивности.
И сама маленькая церковь в Башчаршии строилась в свое время почти секретно, вопреки тогдашним законам, и что-то, наверное, сохранилось заговорщецкое в ее стенах и низкой звоннице, которая даже не смела, как в других городах, подняться выше соседних крыш. Как будто окольные здания прятали ее от дурного глаза и открытой вражды, которой новая безбожная власть отличалась куда как сильнее турецкой.
Рассказ о возникновении этого чувства можно обнаружить, пожалуй, в старых хрониках:
«Объявившись в Боснии, турки все вокруг порушили и пожгли, заодно снесли и старую православную церковь в Сараево. Прошло несколько лет, народ вернулся в город и просил у султана в Стамбуле разрешения построить новую церковь. Султан согласился и издал фирман, позволяющий строить церковь, но при условии, что ее фундамент будет не более распяленной воловьей шкуры. Народ сараевский горевал, пока не нашелся мудрый старец, который сказал: «Вырежем себе из воловьей шкуры тонкий ремешок, и отрезать будем по кругу, чтобы он из одного куска был, и какой будет тот ремень – такой и будет фундамент церкви». Народ послушался его, взял шкуру, вырезал из нее ремень, измерил его и заложил фундамент, и тут же построил нынешнюю Старую церковь.
Когда же турки это увидели, то принялись было рушить ее, потому как слишком большой она им показалась, но народ предъявил им султанов фирман и доказал, что султан позволил им построить церковь размером с распяленную воловью шкуру, и турки, делать нечего, оставили их в покое, а церковь и по сей день стоит, как стояла».
Имя города Сараево состоит из двух слов: турецкого «сарай» и сербского «эво» – вот. «Сарай» означает дворец, а наше «эво» на него указывает. Дворец везиря, из которого тот правил городом, до 1853 года находился в районе Беглук.
«На земле есть много городов по имени Сарай, – отмечает в путевом дневнике знаменитый путешественник Эвлия Челеби в 1664 году. – Ак-сарай в Анадоле, Табе-сарай между Персией и Джурджистаном и Дагестаном. Шехир-сарай на берегу реки Эредель… Визе-сарай в Румелии и другие. Но боснийский Шехер-Сараево из всех них самый лучший, самый красивый и самый живой…»
Сараевский поэт семнадцатого века Саблети поет в «Печали сердца»:
Как мне воспеть Сараево-город, если я
сердцем печалюсь
За жителей грустных его, в сердцах у которых
нету любви,
А только лишь ласка.
Хоть для меня он гнездо, в котором родился и вырос,
Что мне сказать про него, если здесь места
для дружбы
Не было, нет и не будет…
Ведь слово мое похвалы никто не поймет,
Потому что в нем правит нрав сатаны.
Тем не менее для знаменитого дервиша Мехмеда Курании, подписывавшего в начале века восемнадцатого свои стихи именем Мейли, на земном шаре не было места более прекрасного:
Вздыхаю, когда при мне вспоминают Сараево юное;
Расставание с ним жжет меня пуще огня.
Только в раю ты найдешь такие воздух и воду.
Сердце, скажи найдешь ли ты в мире город,
равный ему?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу