Анатолий Никаноркин - Сорок дней, сорок ночей [Повесть]

Лейтенант присаживается рядом на корточки. Нефедов выходит из-за стола. В руке зольдбух — солдатское удостоверение.

— Спроси у фрица, — говорит он лейтенанту, — знает ли он о высадке десанта у Русской Мамы́ и что Армянск в наших руках?

Лейтенант переводит, громко крича.

Немец молчит. Слова, видно, до него не доходят. Нефедов говорит:

— Спроси, какие части перебрасывают сюда?

Лейтенант переводит. Немец закрывает глаза.

— Выброшу в море, если не будешь отвечать! — сердится полковник.

Я говорю Нефедову, что от немца ничего не добьешься — ранение очень тяжелое.

— Ну… тогда все.

Нефедов проводит растопыренными пальцами по ежику волос и садится.

— Так сколько вас, медиков?

Отвечаю:

— Высадилось одно звено, ранена санитарка.

— Ночью будете встречать санроту… Прибудут катера. На берегу в хоздворе устраивайтесь. Добро́?

— Есть, товарищ полковник, добро́!

Мне приятно сказать это слово «добро́» Бате.

Поворачиваюсь к выходу и нечаянно цепляюсь за телефонный провод. Наташа зло смотрит зеленоватыми насмешливыми глазами.

— Может, горло полечить? — говорю я, чтобы смягчить ее.

— Ваша медицина до феньки!.. Даже паршивого фрица не могли в чувство привести… Тоже мне…

Да, у Наташи язычок! Отбреет — будь здоров! Сорвиголова! На Малой земле разведчицей была, потом ранило, и Нефедов забрал в штаб. До сих пор злится: работа не нравится.

— Наташа! — громыхает Нефедов. — Базар прекрати…

Выхожу повеселевшим. Значит, Колька и все остальные скоро будут тут. Все пойдет как надо!

Рассылаю своих в разные стороны: Рыжего и Савелия — на дамбу, пусть займутся ранеными; Давиденкова и Плотникова — на поиски харчей, паек свой мы прикончили; Дронова — собрать все нужное для кухни. Сам отправляюсь на медразведку. Кузня для медпункта не подходит. Зря вчера послушался Рыжего — она мала и загрязнена.

Где разместить санроту, перевязочную? А может, понадобятся две перевязочные? Раненых где-то нужно укрывать, с эвакуацией, по-видимому, будет нелегко. Потом уточнить, сколько колодцев вокруг.

Море сегодня бесцветное; небо в тучах, пасмурное. Кое-где охровые пятна среди туч, но солнце никак не пробьется.

Над поселком — я смотрю с берега — поднимаются семь сопок, тучи бегут с моря, цепляясь за известняковые гребни. На левом фланге крайняя сопка самая высокая — наворочены каменные глыбы, она выпирает среди волнистых серо-рыжеватых холмов. На этой же сопке, на выступе, свечкой торчит длинный желтый ствол трофейной зенитки. Солдаты рассказывали, что вчера разведчики били из нее прямой наводкой по танкам.

Через дорогу, напротив нашей кузни, уцелело каменное Здание с надстройкой в средней части. Захожу. Внизу что-то похожее на зал, есть помост для сцены, наверное, здесь был клуб. В большой комнате — печка, два котла. Прикидываю: для перевязочной неплохо. Жаль, здание заметное.

Иду дальше. Хоздвор напоминает букву «П». Каменные строения — конюшни, склады, сараи, тесно прижатые друг к дружке, образуют сплошную каменную стену с трех сторон. Как крепость. Свободный выход только к морю. Пахнет вином, навозом, рыбой.

Посреди двора возвышается метра на четыре куча сероватой крупной соли. Бочки, дубовые чаны валяются в разных местах. Плуги, повозки, сеялки под навесом.

Сараи, склады крепкие — здесь можно поместить раненых для эвакуации. Послеоперационных тоже можно держать. Сено есть для подстилки.

Правда, во дворе крутятся солдаты — заняли несколько сараев, и на берегу в траншее сидят моряки, но, думаю, они потеснятся.

До ближайшего колодца я не дошел. Начинается обстрел. Немец все метит по дамбе. Бегу в кузню. Там один Дронов — чистит кастрюли, бачки, миски.

— Целый лабаз собрал, — говорит он.

Вскоре приходят Давиденков и Плотников. У Давиденкова мешок.

— Кукурузы наскребли… И буряков… — бросает он мешок на пол.

— И бычки сушеные, — добавляет Плотников.

За дамбой опять неспокойно, по нарастающему лязгу железа, рычанию моторов, орудийной пальбе ясно — немец двинул танки.

— Гурчат проклятые черепахи, чтоб они провалились, — ругается Плотников.

Немец перебрасывает огонь ближе к хоздвору, долбит по рощице, где нефедовский КП.

— Как бы там беды не вышло с Батей.

— Так он тебе и дожидается, — говорит Дронов. — Батя уже перебрался в новую аппартаменту, в бассейну, что за каменным домом.

Налетают немецкие самолеты. Мы отлеживаемся на берегу, в траншее у моряков. Как и вчера, наши «илы» носятся над дамбой. Шестерка «илов» после бомбежки повернула к проливу. Один почему-то стал отставать.