Уильям Эш - Выбор оружия

Ее пальцы впились ему в руку.

— Но что же изменилось? — воскликнула она. — Ведь это все та же борьба.

— Знаю.

— Как же ты мог измениться, когда ты в самой гуще? У меня такое чувство, словно я внутри огромного костра и он все полыхает и полыхает. Враги обложили его встречным кольцом своих костров — они хотят загасить наш огонь. Но его не загасишь. Ничем. Он будет гореть, пока в пламени не очистится вся страна. — Она повернула к нему сияющее лицо. — И ты должен чувствовать то же.

— Я и чувствую, но только рядом с тобой, когда ты говоришь так, — ответил Фрир. — Все, что у меня осталось, — это дружба с Ли, ответственность за тех, с кем я делю лишения, и какие-то связи с отдельными людьми. Но главное…

— Личные чувства — еще не все, — сказала она убежденно, и он вспомнил Анга. — Из-за них ты все время будешь рваться на части

— Даже если все, кого я люблю, борются в одних рядах со мной?

— Даже так.

— Тогда не знаю. Это слишком затянулось. Я часто думаю о таких восстаниях в прошлом. Тот же героизм и та же жестокость. А потом все кончалось — и мир оставался почти таким же, как прежде. Но это не меняет моего отношения к тем, кто думает иначе, к тем, кто всё еще лелеет фантастические мечты о лучшем будущем. А на самом деле, — добавил он задумчиво, — Мир, может, потому и остается прежним, что есть люди, которые забывают, что его нельзя изменить.

— О Мэтт, — она чуть не плакала, — что с тобой случилось? Это не твои слова. Это слова старого, усталого человека. Ты рассуждаешь сейчас точно, как мой

— Возможно. Могу я повидать его?

— Он сам хочет поговорить с тобой. Обо мне, наверное. Но ваш разговор ничего не изменит. Ради этого не стоило ссориться с Ангом.

— Сделанного не воротишь.

Она раздвинула занавески, и он, пригнувшись, вошёл комнату.

Здесь было душно, пахло едой и стоял тяжелый аромат курений. На циновке, скрестив ноги, сидел старик; заслышав шаги, он повернул в их сторону невидящие глаза. Первая комната была почти пуста — здесь хранились все пожитки, которые вместе с хозяевами прибило к этому опасному берегу.

Фрира вдруг захлестнуло ощущение непрочности жизни в такой стране — жизни настолько опасной, что странным и невероятным казалось, будто здесь можно выбрать путь, который не кончится катастрофой. И все потому только, что из-за случайного стечения обстоятельств ты родился именно тут, а не в другом месте! Анна просто не представляет себе, что такое спокойная жизнь, ей и в голову не приходит спасти какие-то крохи, продержаться между двумя полосами бедствий и не рисковать так беззаветно своей головой. А ведь молодые женщины её возраста в его стране…

Фрир сел на корточки против старика, а тот все глядел куда-то вдаль поверх головы гостя.

— Выйди, Анна, — сказал отец.

Оно вышла, и бамбуковые струйки зарокотали вслед.

— Как вы себя чувствуете? — почтительно спросил Фрир.

Старик жестом остановил его, словно напомнил, что сейчас не время обмениваться любезностями. Потом задумался на мгновение и сказал тонким, слабым голосом:

— Странно. Оглядываешься назад, и кажется, всегда поступал правильно — и в тот раз и в другой, а в конце концов остался ни с чем и живу милостыней.

— Есть страны, — заметил Фрир, — где усилия отдельных людей ничего не дают.

— Да, но, по-моему, раньше здесь было не так уж плохо. Когда-то я на свой лад тоже верил в движение Сопротивления. Но что мы выиграли? Мы уже столько лет боремся, а они все так же сильны, даже еще сильней, а у нас междоусобицы и измена. Если бы борьба была справедливой, мы непременно победили бы или хотя бы сохранили веру друг в друга.

Такие же мысли были у самого Фрира; но сейчас, услышав их от кого-то другого, он не мог их принять, во всяком случае, не полностью. Это была всего лишь частица его пришедших в смятение чувств.

— Я понимаю вас, — сказал Фрир уклончиво.

— Но я хотел поговорить о другом. Сопротивление не заглохло, и Анна в нем участвует, а ведь она — это всё, что у меня осталось, единственное, ради чего я жил на земле. — Он на секунду замялся: — Она, кажется, любит вас… — и заторопился, чтобы Фрир не перебил, — и, может быть, послушает. Поверит вам, есть и другие пути. А что, если бы она жила в городе и работала… не на чужестранцев, а нашла бы себе полезное дело, помимо них? Многие из наших могли бы так — работать не на чужое правительство, а для своей страны, мирно. И вдруг со временем оказалось бы, что мы заработали то, что не смогли отнять?