И вот Сокол в поле.
На дымчатой, недавно отвоеванной у леса земле тянулись к солнцу дички яблонь. Окруженный девушками Сокол говорил:
— Прошу отнестись к работе как можно серьезнее, от успеха прививки зависят первые опыты нашей станции. Надеюсь, вы помните: операцию надо проводить быстро и точно, нельзя, чтобы на место прививки попадали соринки. Пожалуйста, посмотрите еще раз…
Виктор выдернул из ведра черенок и, нагибаясь над маленьким деревцем-сеянцем, легким движением ножа сделал на его штамбике похожий на букву «Т» разрез. Отделив от черенка почку, он вставал ее под кору яблоньки и туго завязал место прививки мочалкой.
— Ясно?
— Понятно, Виктор Петрович— ответила за всех Феня.
— Очень хорошо. Начни-ка ты, Феня.
Заливаясь румянцем, Феня бросила на агронома смущенный взгляд, Она взяла черенок, сделала надрез, срезала почку. Нож в ее руке дрогнул, не послушался.
— Хорошо, хорошо, я отвернусь, — с готовностью проговорил Сокол.
Ловкими, уверенными движениями Феня привила дерево.
— Неплохо,— похвалил Сокол.
Еще бы она сделала плохо! Кто же лучше других наблюдал за работой своего учителя, кто после занятий, сидя у окна, так старательно резал свежие ветки лозы.
Феня любила труд. Давным-давно, когда в их селе организовался колхоз, она, впервые за всю свою жизнь не посчитавшись с волей отца, подала заявление вместе с сельчанами. С тех пор всюду: на жатве, на сенокосе и даже на пахоте — колхозники видели Феню всегда впереди.
Зачем она ушла из колхоза? Что заставило ее покинуть родные места?
Председатель долго уговаривал Феню остаться в колхозе,
Он говорил ей о том, что Гришу теперь не вернуть, а ей самой волноваться не надо. Колхоз на ноги поставит. Будут в Раздолье и ясли, и садик детский, и хорошие воспитатели. Да и Фене по душе дело найдется. На курсы поедет, мужнино место в конторе займет. За отцом ходить незачем. Игнат из-за своей жадности к деньгам все равно пуп себе надорвет. Кто поможет ему тогда? Сыновья? Как бы не так. Рано или поздно, а в колхоз Игнату подаваться придется.
Фене до слез жалко было расставаться с Раздольем, с его просторными покосами, садами и нивами. Но в отличие от братьев Феня не боялась, а искренне любила отца.
Федор Сергеевич, председатель колхоза, был прав — возразить ему нечего. Братья, конечно, держатся за старика до тех пор, пока у него крепкие руки и мертвая волчья хватка в работе. Ослабь отец вожжи, заболей — и останется он один, как подброшенный на чужое крыльцо младенец. Кто придет тогда к нему? Кто подаст кружку воды, на чье плечо оботрется старик? Кроме дочери, пожалуй, никто его не поддержит.
— Федор Сергеевич, я ведь вернусь, — говорила Феня председателю, — вернусь не одна, сами увидите.
Как капля воды долбит камень, так и она сломит упорство отца, откроет ему глаза. Да и устанет же он, наконец, бродяжить по свету.
Участок с маленькими яблоньками чем-то напомнил колхозное поле.
Час, другой, третий. Подруги остались где-то далеко позади, а она все спешила и спешила, словно впереди, за околицей сада, давно ожидал полюбившийся ей парень. Но усталость брала свое. Хотелось упасть на землю и долго-долго лежать.
«Нет, нет, отдыхать пока что нельзя», — гнала от себя соблазн Феня. Солнце еще не выкаталось за полдень. Вот когда солнце повиснет над головой, тогда можно распрямить с пину
«Он, наверное, смотрит, — думала Феня, испытывая радость при воспоминании о Соколе. — Ему надо помочь, поддержать. Один он, один на чужой незнакомой сторонушке. Трудно ему, и опоры-то нет. А как он, бедный, переживал, когда прививал, первое дерево». Может, кто и не видел, а она-то заметила, как он стал чуть-чуть заикаться, как потемнели его глаза. Ох, глаза! Из-за них так долго тянулась ночь, за ними ушла бы она хоть на самый край света. Поманил бы пальцем...
Феня и не заметила, как к ней подошел Сокол.
— Ты, Феня, ударница,—улыбаясь, сказал он, — не ожидал, что в такой маленькой женщине может быть столько энергии,
— Разве я маленькая? — выпрямилась Феня.
— Нет, ты большая, сильная. От всех девчат вперед убежала, и мне за тобой не угнаться, даром что я такой длинный вымахал.
— И совсем даже не длинный. Как раз в самую пору.
— А мне все говорили другое.
— Кто говорил, Виктор Петрович?
Сокол грустно улыбнулся.
— Так, Знакомые…
По зовущему взгляду Фени, по робкой задушевной интонации ее голоса Сокол вдруг понял, что он ей нравится. И это неожиданное открытие наполнило его радостью, уверенностью в себе. Значит, не так-то он плох, как думал о себе в присутствии Айны, значит, я он может нравиться.
Читать дальше