Николай Дворцов - Море бьется о скалы [Роман]

Когда унтер, опомнясь, приложил к уху трубку — она уже молчала. Унтер свалился на диван. Щенок! Подлый щенок! Обдурил! Ох, как обдурил. Теперь все. Не оправдаешься, не докажешь…

И снова кровь бросилась в лицо, снова прерывистый шум и гул в ушах. Унтер заметался по комнате, выскочил во двор.

На апельплаце унтеру встретился Антон. Не замечая красных остекленевших глаз унтера, он подобострастно вскидывает руку для приветствия и тут же валится от удара в скулу. Крякая, матерясь, унтер пинает Антона.

— Скоты неблагодарные!

Утро, серое и тусклое, как давно немытое оконное стекло.

Степан Енин идет на эстакаду песчаного запаса. Идет, опираясь на лопату, жадно хватая ртом воздух. Ох, и трудно подниматься в гору. Каждый шаг забирает до конца силы. Очень уж ноги непослушны. Они невероятно тяжелы и до того толсты, что с трудом влазят в башмаки. И сам он весь опух. Бакумов опух. Его круглые глаза превратились в щелочки. Да разве только они?.. Многие опухли…

По деревянному настилу Степан выходит в конец эстакады. Отсюда все видно, как с самолета.

Устало дремлет укрытое туманом море. Вон смутно вырисовывается гора, с которой пленные нетерпеливо ждали сигнала. Так и не дождались…

Слева — прямоугольник тяжело осевший в камень базы. Толстые трубы смачно выхаркивают на плоскую крышу бетон. Фашисты не жалеют бетона. Уже метров на восемь залили. Какое упрямство. Кому это нужно теперь?

Опираясь на лопату, Степан смотрит вокруг и думает. Хорошо или плохо живется человеку, а время идет. Летят дни, недели, месяцы… Вот уже кончился апрель, настал май. Май сорок пятого…

Год прошел после взрыва в порту. Год! Многое изменилось с тех пор. Советская Армия выбросила фашистов за порог своей Родины, освободила другие народы и теперь бьется где-то под Берлином. Вчера Степан случайно услышал обрывки разговора Овчарки с Капустой. «Гаупштадт!» [62] Столица. Казаки!.. — тревожно повторил несколько раз Овчарка. Капуста вздрогнул, будто ему за шиворот спустили ледяшку, и побежал. А Овчарка остался. Он здорово изменился: мрачный и почти никогда не подымает головы. Так и смотрит вниз, точно ищет что-то потерянное…

Тяжелые бои ведет Советская Армия в северной Норвегии. Об этом говорят плакаты, обильно расклеенные в городе и даже здесь, на стройке. Советские солдаты изображены похожими на горилл. Они забрызганы кровью, за спиной у них бушуют пожары. Не жалеют фашисты грязи. Только норвежцев не проведешь. Они давно поняли своих врагов и друзей.

Многое изменилось и в лагере. Всех удивил денщик унтера. Этот сорви-голова устроил такой тарарам. О взрыве в порту, кажется, столько не говорили. Да и не могли говорить. Там все обошлось без последствий.

А денщик заварил кашу…

Возможно, пленные не узнали бы подробностей, если бы не Антон. Обиженный унтером, он кому-то проболтнулся. Слух пополз, стал достоянием всего лагеря.

Оказывается, по пути на сборный пункт Аркадий бросил гранаты в окна офицерского вагона встречного поезда. Произошло это где-то на небольшой станции. Аркадий пытался уйти в горы, но его окружили. Он упорно отстреливался, а последнюю пулю пустил в себя.

Фашисты в долгу, конечно, не остались. Снова в лагерь нагрянули черные униформы. Гестаповцы были уверены, что есть соучастники Аркадия. Иначе как мог он, не выходя за проволоку, достать английский пистолет и гранаты?

Первым забрали Цыгана. Забрали, очевидно, только потому, что Цыган приходился земляком Аркадию, дружил с ним. Цыгана взяли утром, а под вечер в шлаке откопали оружие. Это послужило основанием для ареста обоих кочегаров.

Степан тогда здорово трухнул. Он решил, что пришел конец. Ему и Бакумову… Ведь не секрет, что они дружили с Цыганом. А главное — Цыган может не выдержать. Кто знает, не от него ли вырвали признание о том, где спрятано оружие? Да, многое думалось… Каждую минуту могли взять Матвея. А повар знает Бакумова…

Но пронесло и на этот раз, и теперь Степану неудобно оттого, что он усомнился в товарище. Не такой Цыган, чтобы выдать…

Их расстреляли там же, под скалой, где до этого расстреляли Васька и санитара. Тогда же бесследно исчез Штарке. Похоже, что присланная денщиком «весточка» оказалась роковой для карьеры, а возможно, и для жизни унтера.

Комендантом назначили лейтенанта Функа, коренастого, хмурого, носящего левую руку на черной перевязи. При Функе расстреливали еще и еще. Но это почти не прибавило единомышленников Антону, который еще с большим подобострастием, чем раньше, тянется перед новым начальством, лебезит с пленными и втихомолку пакостит.