Сергей Прага - Да, был

Фрау Матильда не мешала девушкам при случае поболтать и побалагурить с кем-либо из пленных. Когда наступал час раздачи пищи, сердито покрикивала: «Ну, вы, трясогузки, живее поворачивайтесь, солдаты хотят кушать».

У Русина постепенно сложилось мнение о каждом товарище по несчастью. Только трое из них были настроены во что бы то ни стало держаться за место у Блашке. Да Перерва, продолжая ходить в кузницу, вечерами бурчал: «Извольте радоваться, токарь и вдруг!..»

Человек десять ко всему относились безразлично.

— Как большинство, так и мы, — говорил один из них. — Отказаться от работы? — Пожалуйста, хоть сегодня! Бежать? Побежим!.. Ждать? Ну что же, как вы, так и мы, подождем.

Остальные во всем полагались на Русина.

Вечерами, после отбоя, начиналась общая беседа. Чаще всего говорил Русин. Он точно знал положение на фронтах, количество воздушных налетов союзнической авиации на рейх, настроение немцев и жителей Альбаха, в километре от которого располагалась узловая железнодорожная станция. Русин раньше всех узнал: мастерская Блашке изготовляет деталь корпуса и трубы фауст-патронов.

Дядюшка Ганс, педагог по образованию, в 1934 году был выгнан фашистами из школы и работал у Блашке разметчиком. Русин подтаскивал лист железа к рабочему месту, поднимал и клал на стол, дядюшка Ганс по лекалам размечал детали. Чуть поодаль работали еще два разметчика. Им помогали Старко и Вальц.

Несмотря на преклонный возраст, бывший педагог работал быстро. Иногда он вполголоса разговаривал с Русиным. В первый день совместной работы Ганс неожиданно для Русина сказал:

— Да, молодой человек, культуру каждый понимает по-своему. К сожалению, сегодня нами управляют «блашкеподобные». Мы, немцы, опозорены на весь мир. Нацистский режим внес отвратительное содержание в чудесное слово — немцы. Целые столетия люди будут вздрагивать при упоминании этого слова. У меня было три сына. Младшие — коммунисты, погибли в тридцать четвертом, в гестапо. Старший коммунистом не был. На него распространили действие закона «Мрак и туман». И вот… под старость лет вынужден смотреть в руки Зеппа Блашке, которого обучал грамоте и русскому языку… языку Пушкина и Достоевского.

Ганс повздыхал, пососал потухшую трубку, покачал головой, разложил лекала и, обводя их, не глядя на Русина, глухим шепотом спросил:

— Вы коммунист?

Русин оторопело молчал.

— Можете не отвечать, — сказал Ганс, — вы вправе не верить немцу. Но коммунист вы или нет, вы — русский, советский гражданин…

Так началась дружба Русина и дядюшки Ганса.

Каждое утро Ганс за руку здоровался с Русиным и начинал неторопливо выкладывать новости, почерпнутые из газет и радиопередач. Правительственные сообщения он комментировал по-своему и неизменно говорил: «Они катятся в пропасть. Они стоят на пороге краха… грандиозного краха…»

От дядюшки Ганса Русин знал линии фронтов, об освобождении Красной Армией Ржева, Львова, Гжатска и Вязьмы, об успехах партизанских армий в тылу немецких войск на Украине и в Белоруссии, о голландских и французских отрядах Сопротивления.

День за днем дядюшка Ганс посвящал Русина в жизнь и быт Альбаха, древнего городка, девяносто девять из ста жителей которого имели все основания ненавидеть Блашке.

С нескрываемым презрением старый преподаватель рассказал о вражде Зеппа Блашке с братьями Вольфзон, об антисемитских погромах, организованных Зеппом в Альбахе.

От дядюшки Ганса Русин узнал и о том, что в нескольких километрах от Альбаха есть подземный авиационный завод, где работают сотни русских военнопленных. Совсем недавно двенадцать из них бежали. Пятерых поймали и публично расстреляли, а семеро — как в воду канули.

Поджав губы, дядюшка Ганс поверх очков смотрел на Русина и покачивал головой:

— Трудно, Владимир Николаевич. Альбах чуть ли не в центре Германии. Ни на восток, в партизанские леса, ни на запад, в Голландию, в таком костюме, как у вас, не пробраться. Вас переловят сопляки из гитлерюгенда, затравят собаками.

Русин смолчал. Дядюшка Ганс нерешительно посмотрел на него.

— Я постараюсь достать подробную карту. Кроме того, Владимир Николаевич, я, кажется, смогу обеспечить двух, даже трех смельчаков настоящей одеждой, ведь вы все такие богатыри и, пожалуй… двух или трех ненадолго приму у себя.

Об этой беседе Русин передал только Старко, Иберидзе, Вальцу и Нечаеву.

— Я так полагаю, — сказал он, глядя на задумавшихся товарищей, — если бежать, то всем. Этак вечером, на хозяйской машине. До рассвета можно отмахать километров четыреста. А там в леса…