Михаил Лобачев - Дорогой отцов [Роман]

Когда генерал Родимцев позвонил в свой штаб и приказал созвать командиров полков и батальонов, Лебедев, как и другие командиры, совершенно не подозревал, что комдив скажет им такое, от чего радость перехватит дыхание. Все знали, бойцы и офицеры, что наше наступление будет, его ждали, но никто не думал, что оно придет так скоро и так неожиданно. Лебедев вышел от Родимцева точно из парной, ему было жарко и душно, и он распахнул полы замызганной шинели. Он так бурно переживал солдатскую радость, что не чаял добраться до своего блиндажа, боялся, как бы кто-нибудь другой не принес в батальон эти вести. Лебедев вошел в свой блиндаж шумно и, увидев Ивана Егорыча, возбужденно крикнул:

— Отец!.. Папа!..

Иван Егорыч вздрогнул, подумав, что на фронте случилось что-то недоброе.

— Товарищи! — с возрастающим возбуждением говорил Лебедев. — Наступление!.. Мы!.. Мы!.. Наступаем!

Иван Егорыч, человек с кремневым характером, услышав долгожданную новость, не усидел на горелой кровати; он подскочил к сыну и спросил:

— Это правда?

Его глаза лучили многое: и радость, и задор, и готовность идти на все еще и потому, что первый раз в жизни он был лишним среди занятых людей. Лодки теперь были не нужны, Волга замерзла, и Иван Егорыч пришел к сыну получить у него дело.

— Григорий, скоро ли ты поставишь меня на работу? — спросил он сына.

— Я, папа, тебя не держу.

Иван Егорыч стушевался. Его очень обидели эти слова.

— Стало быть, не задерживаешь. А по-настоящему, гонишь? — сказал он, не скрывая своей обиды.

В блиндаж вошел начальник штаба. Иван Егорыч замолчал. В ту минуту в нем жило смешанное чувство: обида и гордость за своего сына. Он не без удовольствия подумал: «Прижал отца. Прижал. А все-таки работу себе я вырву».

Лебедев сказал начальнику штаба:

— Будем атаковать противника.

— Людей маловато, — заметил Флоринский.

— Вы забываете, что вражеский фронт затрещал. В нашем штурме ничего не должно быть случайного. Бить ловкостью, тревожить тыл врага диверсиями.

Иван Егорыч, слушая сына, подумал: «В тыл врага пойду. Не пустит — уйду самовольно». В блиндаж входили командиры, политруки рот. Иван Егорыч, считая свое присутствие среди них лишним, направился к выходу. В своем замысле пойти в тыл врагу Иван Егорыч с каждой минутой все более и более укреплялся. Григорий спрашивал у своих командиров:

— Как чувствуют себя бойцы?

Ответы были кратки и выразительны:

— Даешь атаку!

— Хорошо, — радовался Лебедев и вдруг, переменив тон, сказал — Хорошо и плохо… Хорошо и плохо, — повторил он. — Может быть много безрассудства. Лихачества. А там, где лихачество, лишние потери. — И, помолчав, добавил — Вам, товарищ Грибов, особенно надо подумать на этот счет. У вас (он хотел сказать, больше всего лихачества) самый трудный участок. Предупреждаю всех, об успехах командиров буду судить не только по тому, как выполнена задача, но и по тому, каковы потери. Надеюсь, вы правильно поняли меня. Не гасить боевой дух призываю, а соединять солдатский подъем с толковым управлением боем.

На этом и закончил комбат свое короткое напутствие своим командирам. Проводив ротных, Лебедев вышел на свежий воздух, где в первую же минуту столкнулся с Иваном Егорычем.

— Папа, ты чего тут мерзнешь? Иди в блиндаж. Я тебе работу нашел. Будешь командовать батальонной кузницей. Есть у нас такая. Точим лопаты, тесаки и прочий солдатский инструмент.

— Гриша, не прыток я на пустое. Ты это знаешь. В тараканы не гожусь, слепой улиткой не родился, и где мне быть, какое место занять, я хорошо знаю. Твоя кузница не по мне.

Григорий не стал возражать. Иван Егорыч подозрительно посмотрел на сына.

— Я забыл тебе сказать: горком партии стягивает партийных работников к Сталинграду, готовится к работе в городе. Секретарь парткома тракторного находится в Красной Слободе.

Для Ивана Егорыча эта новость была неожиданно приятной, и он выслушал ее с большим вниманием и нескрываемым интересом.

— Там разве? — удивился он.

— Из района Дубовки в район тракторного завода наступает шестая армия. Ее части, возможно, в самое ближайшее время займут тракторный.

Этот разговор смешал у Ивана Егорыча все его мысли и планы. Втайне он не раз думал о таком счастливом часе, когда ему представится возможность вновь вернуться в город, ступить на землю родного завода. Ивану Егорычу живо представился последний день на заводском дворе. Это был для всех тяжелый час, тяжелая минута. Горе и ярость переросли в одно чувство— в ненависть. Покидать свой завод было свыше всяких сил, и все же временно пришлось расстаться с ним.