Андрей попросил Мустафу:
— Ты бы хоть рассказал нам про невесту.
Мустафа смущенно улыбнулся. Зубы у него были ровные, белые.
— Длинная история, товарищ капитан.
— Значит, придется сесть, чтобы выслушать твою историю, — улыбнулся Андрей и придвинул мне табурет.
Мустафа вынул из кармана кисет, свернул цигарку и, прикурив от кресала, которое все на фронте называли «катюшей», сказал:
— Не думали мы с Лилей, что у нас будет такая свадьба.
Он говорил медленно, обдумывая слова. Да, это произошло месяц назад. Лилю тяжело ранило, когда она выносила с поля боя раненого бойца. Если бы ее сразу отправили в госпиталь, возможно, такого бы и не случилось. Но санинструктор есть санинструктор. Она затянула руку жгутом, наскоро перевязала ногу и продолжала тащить раненого. Бой начался на рассвете, и только к вечеру, когда утихло, подобрали санинструктора и бойца.
Девушка никому не рассказывала, как тащила раненого, как отдыхала, теряя сознание, как вообще ей удалось, тяжело раненной, вытащить из-под обстрела бойца. Она не говорила, наверно, потому, что шла война и работа санинструктора всем была ясна. Что тут рассказывать?
Когда Лиля попала в госпиталь, спасти кисть руки уже не удалось. А Мустафа был на передовой, в боях. Он очень беспокоился о Лиле, ждал писем. И письма приходили, но каждый раз все короче. Девушка писала, что жива, после операции чувствует себя неплохо, и все.
Потом письма прекратились. Мустафа разыскал подругу Лили, тоже санинструктора, стал расспрашивать ее.
— А Оля, — говорит Мустафа, — успокаивает: все в порядке, Лиля поправляется. Я вижу, что-то не так, что-то она недоговаривает. Тогда я «нажал» как следует, говорю, что все знаю. «Ну, если все знаешь, получай письмо!»
Мустафа полез в карман гимнастерки и вынул письмо.
Андрей взял сложенный треугольником листок бумаги. Мы прочитали это письмо. Мустафа отдал его мне. Вот оно:
«Оленька, скоро меня выпишут из госпиталя, и я уеду в глубокий тыл. Теперь я хожу по палате, опираясь на палку. А вместо левой руки у меня култышка. Кисть пришлось ампутировать. Боялись, что начнется гангрена. Что делать — война. Никому, пожалуйста, об этом не рассказывай, особенно Мустафе. Ему будет очень горько. Я его знаю всю жизнь, но, видно, не быть нам вместе, хоть мы об этом мечтали. Я хочу, чтобы жизнь у него была счастливой, — зачем ему со мной связываться? Ни к чему.
Дорогая подружка, ты не думай, что я отчаялась. Мне, конечно, нелегко, но я уверена, что найду свое место в жизни. Прости за грустное письмо. Передай всем привет.
Меня называли веселой горлинкой. Теперь это время прошло и никогда не возвратится.
Целую, твоя Лиля. 10.XII.42 г.».
— Да, невеселое письмо, — покачал головой Андрей.
— То-то и оно, — сердито заметил Мустафа. — Я не поверил, когда прочел. Неужели Лилька могла… Вы ее совсем не знаете. А ведь мы с ней не вчера познакомились. Жили в одном детдоме, учились в одной школе, сидели за одной партой. Когда началась война, я пошел добровольцем, а Лильку не взяли, так она через Москву добилась, нашла меня и вот стала санитаркой. С сентября сорок первого мы снова вместе.
— А дальше? — спросил я.
— Что дальше? Дальше все просто. — Мустафа улыбнулся, тряхнул головой, будто желая скинуть непомерный груз, и продолжал: — Есть у нас Костя, старший сержант. Секретарь комсомольского бюро. Я ему показал письмо, он прочитал, пошли вместе к командиру батальона. Тот дал нам три дня.
И Мустафа подробно рассказал, очень деловито о том, как они ездили в госпиталь.
Госпиталь размещался в прифронтовом селе. Друзья не скоро добрались до него. Когда они представились, дежурная медсестра отвела их в какую-то избу и велела ждать. А потом вдруг открылась дверь, и вошла Лиля — бледная, похудевшая.
Уже смеркалось, и Лиля не сразу их заметила. Она опиралась на палочку, левая рука у нее была забинтована и висела на перевязи. Как только увидела Мустафу, остановилась, долго смотрела на него, а потом заплакала и первое, что сказала:
— Ты похудел, Мустафа!
— Это он по тебе сох, — с серьезным видом ответил Костя.
Лиля в первый раз улыбнулась.
— Тебя скоро выпишут? — спросил Мустафа.
— А какое это имеет значение, меня же не в часть выпишут. — Лиля покосилась на свою забинтованную руку. — Мне предстоит другая дорога…
Так рассказывал боец…
— А потом Костя начал шутить, и мы разговаривали уже втроем. И Костя сказал:
— Мы за тобой приехали, собирайся.
А Лиля не поверила. Потом посмотрела на меня и поверила.
Читать дальше