Игорь Николаев - Линия фронта

Схватка с аэродромниками вышла накоротке, немцы отпрянули. Саперы тоже подобрали своего раненого и подались в лес.

— Браток угостил… — буркнул Янкин. На носилках лежал Михась Пинчук, щупленький и светловолосый белорус, который не терял бодрости и с мальчишеской беспечностью подмигивал идущему в ногах у него Янкину. Михась скрывал испуг, боялся показаться слишком молодым и слабосильным среди бывалых воинов. Лицо Михася было спокойно, хотя все знали — пуля угодила в живот, кровь безостановочно сочилась сквозь бинты. К носилкам зашел сбоку Наумов, осуждающе зыркнул на Янкина, хотел что-то сказать, но Михась перехватил взгляд сержанта:

— Ни в дудочку, ни в сопелочку, а так… Помру ведь я, хлопцы…

Наумов старался не встречаться глазами с Михасем, крутил головой в одну и другую стороны, как бы проверяя строй, но сержанта выдавала рука, шарила по краю носилок, что-то озабоченно поправляла и подлаживала.

— Нынче музыка такая… — Наумов махнул рукой, опять прикоснулся к носилкам. Сам того не замечая, стал их покачивать, как люльку, так что Янкин удивленно посмотрел на него и сказал:

— Возьми вот.

Передав держаки сержанту, Янкин выдвинулся на свое место, впереди него шагал один лишь Евгений.

— Товарищ капитан, — обратился Янкин, — выйдем на железку… а как же?..

— Что — как же? — спросил Евгений, понимая, что речь шла о раненом, и в душе досадуя на задержку возле аэродрома. Времени и так оставалось в обрез, на полустанок нужно было — кровь из носу — попасть к исходу дня и выполнить ночью задание. Таков приказ, и Евгений понимал: срок жестко увязан с продвижением дивизии. Не впервой возвращался он мысленно к вездеходу, который ускорил бы перемещение группы, но тут же и отмахивался от докучливой думки: по заболоченным чащобам только пешедралом продерешься, да и то не всюду: сколько приходилось петлять, упираясь в топи, крутые овраги и медвежьи углы… На карте здорово получалось, а вот на местности… Только здесь и узнаешь, чего стоят эти фланговые рейды, особенно для небольшой группы, которая мается на своих двоих… Евгений уже не доставал сотку, помнил пробитый маршрут, только изредка поглядывал на замшелые стволы деревьев да сверялся с компасом.

Саперы пересекли старую вырубку и опять попали в девственный лес. Какое-то время они хлюпали по мокрой и ржавой низине, потом стало суше. На углу лесной делянки торчал стесанный на четыре канта столб с номерами квадратов. Евгений повел глазами по белым стволам, и деревья будто кинулись врассыпную. «Что это я, в лесу не бывал?» — подумал он, смущенно кашлянув, хотя никакого кашля, да и вообще простуды за время войны не знал. Мысль вернула его к прежней заботе: придется оставить Михася в поселке, близ полустанка. Евгений обернулся, кивком головы подозвал Янкина.

— Хозяйку посговорчивей найди.

Янкин кивнул.

Дальше тащиться с раненым они не могли. Кто знает, может, и выживет хлопец, а, не выживет, так хоть помрет на руках у женщин, похоронят по-человечески…

Евгений подумал об извечной женской доле — врачевать солдат — и вдруг вспомнил майора Зубова. По сути дела, именно Зубов и привлек Евгения к этой опасной работе в ближнем тылу врага. Евгению живо вспомнился разговор с ним накануне наступления, последние его советы, и что-то о женском лагере пленных.

Лесной поселок открылся внезапно, с просеки. Когда саперы приблизились к нему, уже вечерело. Наумов с напарником осторожно опустили носилки с забывшимся Михасем. Янкин подался в поселок, но не отошел и десяти шагов, как Наумов окликнул его:

— Эй, друг!

— Забыл, как звать? — недовольно обернулся Янкин. Но по тому, как склонился Наумов над носилками, понял, что нужно вернуться, и, отмеряя шаги в обратном порядке, привычно ворчал: — Чё? Ну чё?

Никто не видел, как скончался Михась. Он будто уснул. Носилки, слаженные из шинели, надетой рукавами на жерди, промокли под ним, он лежал в кровяной луже.

— Эх, хлопец, хлопец… — сокрушался Наумов. — Чуток не дотянул!

— Дотянул, — отозвался Янкин. — Дома он, Михась…

В вечернем поселке было тихо и безлюдно, как на погосте, даже собаки не брехали. Саперы миновали крайнюю избу, просмотрели весь порядок, но не обнаружили живой души и возле второго двора остановились, постучали в воротца. Им долго не открывали, наконец в окне кто-то завиднелся, глухой голос спросил, что за пришлые, и вслед за этим негромко бренькнул запор: по военному времени хошь не хошь, а отмыкай.