Василий Соколов - Крушение

Выглянула как бы с сердитой нехотью, наверное думая, что в открытую избу набрались куры, а как увидела сына, остолбенела, побледнела лицом и опущенные руки, казалось, не повиновались, но мгновением позже изумленная радость толкнула ее вперед, и, если бы Алексей не успел поддержать, трудно подумать, что бы случилось с матерью. Но, вовремя подхватив ее, Алексей ощутил руками худенькую, всю в косточках спину матери, и ему стало так жалко ее, что радостное волнение вдруг пропало, уступив перехватившим горло рыданиям.

И когда мать увидела, что он плачет, — испугалась.

— Сынок… Не надоть, — начала успокаивать она, даже как будто немного сердясь.

— Родная наша… Мама… — еле выговорил Алексей и опять обнял ее.

Они троекратно поцеловались. Позже минутой он хотел что–то еще сказать, но вместо слов сделал взмах рукою и медленно прошелся по избе. Подумал: «Как все–таки в жизни бывает? Давно ли я лежал с перебитой ногою… Хотел покончить с собой… А потом — тяжелая рана под Москвой… Зима, кровь на снегу… Страшно глядеть на кровь. На свою же кровь… И вот поди же, дома… Дома!»

Повременив, Алексей заулыбался:

— Вот я и приехал. Не думали небось что в такое время заявлюсь? Как вы–то живете?

Мать все стояла и глядела на него неспокойно–радостно.

— Все окошки проглядела, ждамши, — промолвила она. — Намедни блюдце выронила из рук, разбилось. Отец пощунял, а мне ни чуточки не было жалко. Говорю: к счастью это, когда посуда бьется. И вправду, вот и счастье… А жизнь какая нынче… Одна поруха… — мать развела руками, вздохнула.

Впрочем, и сама изба казалась для Алексея в диковину. Глазам не верил: некогда огромная, просторная, теперь она стала низкой, тесной. Будто за время его отлучки изба уменьшилась или подменили ее; раньше потолок можно было достать только хворостиной илц подкинутым тряпичным мячом, а сейчас Алексей едва приподнял руку, как нащупал ладонью сухую, местами потрескавшуюся потолочину. Матица обвисла, на середине она была уже скована железными скобами. И русская печь, раньше громадная, в половину избы, — прежде чем залезть на нее, Алешка становился на скамейку, на край печурки, — теперь тоже будто сжалась.

В тот же день, оглядывая двор, Алексей не раз удивлялся, ловя себя на мысли, что все казалось уменьшенным, каким–то приниженным: и амбар со стрехою, обшарпанный ветрами, в дырках, врос в землю, и катух позади избы, и вишневое деревцо, — как же мудрено было вон оттуда, сверху, отколупнуть на коре янтарно–чистый, тягучий клей, чтобы набить им рот и долго–долго жевать, — даже это деревцо, кажется, приземлилось, опустив ветки.

— Сынок, а помнишь, вон ту яблоню сажал? Яблоки с нее такие, прямо во рту тают, — сказала мать, и этот ее голос вдруг вернул Алексея в прошлое, к годам юности, и он скорее почувствовал сердцем, чем понял, что, по сути, мало что изменилось, все стояло, как и прежде, на месте.

— Неужели это моя яблоня? Такая большая! — восхитился Алексей и наклонил к лицу одну ветку, и белая кипень цветов еще больше навеяла запах весны.

Время близилось к полудню. Алексей хотел выйти на дальнее гумно, угадываемое по кусту сирени, но мать позвала в избу, и, пока сын у боковой стены мылся, раздевшись до пояса, обливая себя холодной водой, она возилась у печи.

Потом вышла к нему с полотенцем.

— Ты уж, сынок, не обессудь, — заговорила она пониженным голосом. — Угощать–то тебя просто и не знаю чем… Поперву картошечки наварю, опосля…

— Только, пожалуйста, в мундире. Страсть как люблю! — весело перебил Алексей. — А редька есть?

— Это добро соблюла. В песке лежит, — улыбнулась мать. — Опосля пшенных блинов напеку. Тесто в дежке поставила. С квашенкой как будет славно. — И опять, вздохнув, промолвила: — Вот горе–то — в соли нужда. Как зачалась заваруха, кооперация ломилась от людей. Всю соль подчистую подмели.

Алексей вытерся, надел гимнастерку и пригладил ладонью волосы.

— Не надо, мама, лишние хлопоты, — наконец сказал он. — Напрасно блины затеяла. Пшенная мука пригодилась бы вам позже.

— Да будет тебе, — обидчивым голосом возразила она. — Не умрем. Картошка прошлогодняя пока не перевелась. А скоро новая пойдет. Скороспелки посадили пять борозд. А там зелень с огорода… Проживем, — Она хотела еще что–то сказать, но, подумав, смолчала. И лишь когда вошли в избу, не удержалась, спросила озабоченно: — Что там, на верхах гуторят, долго война протянется? Близкий конец ей уготован?

Алексей ответил, помедлив: