Станислав Китайский - Поле сражения

В этот день Евгений Алексеевич забрался в лес довольно глубоко, и, когда повернул обратно, солнце клонилось уже к закату, окрашивая просеки жидким малиновым светом, и тени от этого казались сиреневыми.

Тропинка вывела его на поросшую мелким зелёным клевером дорогу, где стали часто попадаться парочками рябчики, и он настрелялся в своё удовольствие.

После одного из дуплетов его вдруг очень близко за спиной окликнул человек.

Силин с удивлением оглянулся: как так, прошёл и человека не заметил? Стыдно не только для охотника, но и для бывшего фронтового разведчика!

Человек, вооружённый винтовкой и парой запоясных гранат, стоял, крепко расставив короткие кривые ноги, и морщил в усмешке безбородое смазливое лицо. Силин узнал в нём сынка харагутского кулака Фимку Кузнецова. Как-то весной Фимка попробовал покуражиться над приезжим мастеровым, но тот с неожиданной для такого маленького тела силой хватил Фимку о землю и, наступив сапогом на волосы, пообещал в следующий раз сделать из него молодого калеку. А вскоре Фимка исчез из села.

Силин знал, что перезарядить ружьё не успеет, а у бандита винтовка на боевом взводе.

Фимка усмехался с сознанием полной власти над беззащитным своим обидчиком. Усмешка эта не обещала Силину ничего весёлого, и он уже было решился швырнуть в противника ружьё и, воспользовавшись непременным его замешательством, попытаться подскочить к нему. Но тут из-за непроглядного соснового подроста вышли ещё два бандита. Один из них оказался бывшим приленским тюремщиком Изосимом Грабышевым. Он сразу признал Силина, забросил винтовку на плечо и пошёл к нему, издали протягивая руку для приветствия.

– Здравствуйте, ваше благородие! Охотитесь, стал быть?

– Здравствуйте, Грабышев. Охочусь. – Силин посмотрел на протянутую руку, потом на Грабышева, и тот с достоинством убрал руку в карман.

– А мы думали, кто палит? – Цыганское лицо тюремщика приняло вид независимого спокойствия. – Пожалте к командиру! Фимка, брось пукалку наставлять на человека! Шагай вперёд! Пойдёмте, вашбродь.

Идти пришлось далеко. Наконец, перевалив в широкую падь, Силин увидел бандитский бивуак. Вдоль по ручью горело с десяток костров. Возле них стояли и валялись в живописных позах вооружённые бандиты. На полянах позвякивали уздечками рассёдланные и стреноженные кони.

– Кого поймал, Цыган? Лазутчика? Отдай его нам, шкуру сдерём на сапоги! Слышь, Цыган? – сапоги мне! Да это ж наш! С притёпом, вашбродь! – неслось от костров. Силин презрительно смотрел на этот разношёрстный сброд и представлял, как легко расправился бы с ними, будь у него хоть два взвода бывших его разведчиков.

– Сюды, ваше благородие, – показал пальцем Грабышев, и они свернули к стоявшему поодаль шалашику.

У шалаша на пеньке, спиной к пришедшим, сидел Черепахин и строгал финским ножом веточку. Напротив него на чурке примостилась Анна Георгиевна, по-девчоночьи обхватив колени загорелыми руками. Заслышав шаги, она резким движением повернула голову, и по чуть сдвинутым бровям и по брезгливо оттопыренной губе Силин понял, что приближаться к себе без зова она никому, видимо, не позволяла. Узнав его, она сразу улыбнулась:

– Андрей, гляди – Силин!

Не успел Черепахин обернуться, как Грабышев смешно, на полусогнутых ногах подбежал и доложил:

– Так точно, Силин. Вот они и стреляли!

– Иди! – сказал ему Черепахин, и тот быстренько смылся.

– Проходи, Евгений Алексеевич, присаживайся, – не поднимаясь с места, Черепахин указал на свободную чурку.

Анна Георгиевна встала и подала Силину руку. Он бережно поцеловал её.

– Какими судьбами, Евгений Алексеевич?

– Живу в деревне, Анна Георгиевна. В Харагуте.

– В Харагуте? А мы как раз туда собираемся. Вот, стали на днёвку. Завтра поедем вместе.

– Это надо понимать, что я в плену?

– А хотя бы и в плену? – сказал Черепахин.

– Андрей! Я разговариваю. Садитесь, Евгений Алексеевич… Грабышев!

Грабышев возник как из-под земли.

– Накормите гостя.

Грабышев кивнул и снова исчез.

– Что же вы делаете в Харагуте? Пашете землю, как граф Толстой?

– Вроде этого. Живу, Анна Георгиевна.

– Помнится, вы когда-то говорили, что Машарин спасает шкуру. Вы что, тоже шкуру спасаете?

– Скорей душу.

– И это – когда все честные люди продолжают борьбу с большевизмом?

– Бесполезную борьбу, Анна Георгиевна. Это уже не борьба, это уже чёрт знает что. Борьбу мы проиграли. Проиграли, имея армию, средства, союзников.