Игорь Подколзин - Обвиняется в измене?..

Открыв дверь своего кабинета, Волков сел за стол. Можно немного побыть в одиночестве — столы других сотрудников пусты: кто на заданиях, кто на фронте, кто в госпиталях.

За окнами серыми простынями повисли облака, выгнулись парусами, закрывая небо над крышами домов, слоями наплывая друг на друга. Снег давно сошел, нежно зеленеют деревья в парках. Кто только придумал войны, поединки разведок, измены, подозрения, поделил людей на своих и чужих, заставил их исповедовать разные идеалы и убивать тех, кто их не разделяет? Что все это по сравнению с вечным таинством жизни, по сию пору никем не разгаданным, не опознанным до конца?

Открыв сейф, он достал документы и бросил взгляд на часы — сейчас должен зайти Семенов. Сядет напротив, сунет в рот мятую папиросу, улыбнется глазами — и станет на душе спокойнее от того, что рядом с тобой надежный товарищ, понимающий тебя с полуслова-полувзгляда. Спасибо Ермакову за такого напарника и мысленное «прости» за сорвавшиеся с языка злые слова недоверия.

А когда вернется — тьфу-тьфу, чтобы не сглазить удачу, — станет видно, как Ермаков решил повенчать его с Тоней. Прочь мысли о жерновах власти — человек всегда хочет надеяться на лучшее, даже на войне…

На душе у Ромина было погано — все планы полетели к черту из-за внезапной болезни усатого тупого обормота Скопина, чтоб ему пусто…

Плюнув в открытое окно служебного купе, он тыльной стороной ладони вытер губы и, прищурившись от бьющего в лицо встречного ветра, выглянул: поезд втягивался на длинный перегон, чадно дымил впереди паровоз, мерно отсчитывали стыки рельсов колеса, изредка высекая искры, — машинист тормозил.

По краям полотна тянулись грязные поля, мелькали телеграфные столбы, протянувшие вдаль тонкие чуткие пальцы проводов, несущих в себе чужие радости и печали, сиротливо провожали уходящий состав слепыми окнами убогие домишки, остался позади переезд с шлагбаумом и одинокой фигурой пожилой стрелочницы в телогрейке.

Прикрыв окно, Ромин сел на полку и, достав помятую жестяную кружку, налил себе кипятку из большого чайника. Помешивая чай ложкой, уставился на противоположную стенку купе, как будто хотел во всех подробностях рассмотреть на ней видимые только ему замысловатые узоры, скрытые от посторонних глаз.

Проклятый напарник! Надо же ему так не вовремя заболеть? Вот она, прихоть капризной судьбы — считай, уже давно стал бы покойником, а он все еще коптит небо, живет и здравствует. Тогда Скопин разболелся не на шутку: лежал в купе, никуда не выходил, разве пошатываясь от слабости и температуры, о трудом добредал до туалета и потом долго вздыхал и слезливо жаловался, как там немилосердно дует во все щели. Глядя на Ромина глазами больной, побитой собаки, он просил скорее достать еще водки и перцу, укрыть его потеплее и не оставлять надолго одного.

Какие тут планы, как тащить Скопина в тамбур и выпихивать на ходу его тело в сугробы на маленьком полустанке, если буквально через час-другой после отправления уже все вокруг знали, что он болен?

Пришлось стиснуть зубы и, делая вид, как озабочен и напуган его болезнью, добывать водку, перец, покупать за бешеные деньги сало и чеснок, кормить усатую скотину и слушать по ночам его пьяный храп, замирая от страха, что он начнет орать во сне, увидев кошмары. Ромин часто жалел, что у него нет яду, — сыпанул бы или налил немного в стакан с водкой и поднес напарнику: кто потом станет разбираться, от чего именно тот помер? Но яду не было, а Скопину становилось все хуже и уже не помогали ни водка, ни перец.

Ромин начал было тихо радоваться — нет, не допустит господь, освободит его от тяжкого греха, не заставит убивать пусть крайне ограниченного, противного, тупого, но все же человека, — все решится само собой. Зачем Скопину жить, если он так много знает о Ромине, связнике, застреленном в затхлом и пыльном подъезде проходного двора в уральском городке, знает, наверняка знает и о том, с кем был связан человек в серых валенках, с самодельными галошами из старых автомобильных покрышек. Пусть унесет все с собой на небеса, где его встретят у райских ворот строгие ангелы, — им и так по должности положено знать о любых людских делах и грехах, а людям ни к чему такие способности, иначе как тогда жить на земле?

Помочь напарнику расстаться с трудной жизнью, закончив ее на вагонной полке, Ромин боялся — удавишь, а потом заметят на шее пятна от пальцев или полосочку от удавки и начнут таскать.