Владимир Першанин - Комбат по прозвищу «Снежный Лис»

— Если наши кольцо сжимают, — сказал Калугин, — то жди прорыва отдельных групп. Ночью офицерам в обязательном порядке дежурить надо и поддерживать постоянную связь.

Опытный командир Григорий Калугин говорил правильные слова, но всё упиралось в нехватку людей и техники. В зенитной батарее каждый человек на счету. Сержанты постоянно у орудий дежурят, девчата из взвода связи тоже на своих местах.

Хорошо хоть за счёт разгромленной бронетанковой роты вооружили людей. По периметру стояли два пулемёта, снятые с немецких танков, разжились трофейными автоматами и пистолетами.

Две ночи прошли спокойно, а вечером на третьи сутки, как и предсказывал капитан Калугин, немцы нанесли удар.

Это были остатки пехотного батальона, артиллеристы, сапёры, отрезанные русским наступлением от основной группировки Паулюса. У этой группы, численностью около ста двадцати человек, оставались два выхода: либо сдаваться русским, либо прорываться из окружения.

В тот период немецкие солдаты, а тем более офицеры, в плен сдавались крайне редко. Умелая пропаганда Геббельса сумела внушить основной массе военнослужащих вермахта, что русский плен означает верную смерть.

Половина сдавшихся будет сразу перебита жестокими азиатами, а остальные погибнут на этапе или в сибирских лагерях, где мороз зашкаливает за сорок градусов. Ходили жуткие слухи, что пленных убивают с невиданной жестокостью, вколачивая в затылок патронные гильзы, протыкают живьём штыками или оставляют умирать в снегу с простреленными коленями.

Если в подобные слухи большинство немецких солдат не верили, то смерть от холода и непосильной работы в северных лесах казалась неотвратимой. Прорыв возглавил капитан, командир противотанковой роты. Воевавший во Франции, Польше тридцатилетний артиллерист, имевший несколько наград, сумел объединить в крепкий кулак наиболее решительных солдат и несколько офицеров.

Две лошади тянули единственную уцелевшую пушку. Лёгкую 50-миллиметровку, способную пробить броню «тридцатьчетвёрки» за 500–700 метров. Чтобы облегчить орудие, с него сняли щит. В отряде имелось чешское противотанковое ружьё, несколько пулемётов, а солдаты и офицеры твёрдо намеревались добраться до своих.

Капитан сумел провести ночью свой отряд сквозь наступающие русские части, а днём укрыл людей и орудийный расчёт в неглубокой балке.

Место показалось кому-то ненадёжным. Отсутствие деревьев, кустарник и камышовые заросли, где опасно было даже стоять. Обер-лейтенант из штаба полка заявил, что здесь их заметят и перебьют. Целесообразнее добраться до ближнего лесного оврага.

— Где лес, там русские, — коротко отрезал капитан. — Никому не вставать, не шататься без дела. Лошади укрыты. Будем ждать до вечера.

— Мы превратимся в ледышки, — возразил обер-лейтенант. — Вы предлагаете неподвижно лежать целый день?

— Делайте зарядку, шевелите руками и ногами. Через час все получат завтрак.

— Надеюсь, горячий?

Но завтрак-обед состоял из мороженого хлеба и слегка подогретых консервов. Вместо воды ели снег, терпеливо дожидаясь темноты.

Обер-лейтенант, не выдержав мороза в пятнадцать градусов, решил размяться. Но, сделав несколько шагов, был сбит ударом кулака постового фельдфебеля.

— Не вставать, — пресекая возмущение штабного офицера, предупредил фельдфебель. — Вы погубите весь отряд. И скажите спасибо, что я не успокоил вас прикладом.

К вечеру, когда стали готовиться в путь, трое солдат и молодой лейтенант не смогли встать — они отморозили ноги. Капитан осмотрел их и предупредил:

— Оставить вас здесь я не имею права. Если вы попадётесь русским, они выйдут на наш след и сумеют вытянуть нужные сведения.

По приказу капитана фельдфебель протянул лейтенанту вальтер и посоветовал:

— Прижимайте ствол к груди, выстрел будет почти не слышен.

— Вы собираетесь убить нас, господин капитан! — в отчаянии воскликнул лейтенант. — Да бросьте лучше вашу дурацкую пушку, а на лафет посадите обмороженных товарищей.

— Я собираюсь воевать. А без артиллерии в степи нас раздавит первый же русский танк. Бросать роту под гусеницы я не хочу.

Один из солдат постучал кулаком по ноге. Звук был, как от удара по деревяшке.

— Мне конец. Спасибо нашему вождю, что погубил в Сталинграде целую армию. Дайте пистолет, господин фельдфебель, я всё равно обречён.

Три выстрела хлопнули приглушённо и коротко. Лейтенант, с трудом сдерживая слёзы, попросил фельдфебеля: