Адам Туз - Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики

Современников изумлял энтузиазм, которым было встречено восстановление воинского призыва весной 1935 г. [481] Stöver, Volksgemeinschaft , 180-82, где также отмечается массовая поддержка ремилитаризации Рейнской области. А поразительные факты, собранные историками, свидетельствуют о сильных чувствах, которые многие немецкие рабочие 1930-х гг. испытывали к оружию, которое они делали. Несомненно, отчасти это было связано с высоким статусом квалифицированных трудящихся, занятых в производстве вооружений [482] Ibid., 139, с примерами из опыта фирм Dornier, Messerschmitt, Heinkel и MAN. . Но отчасти дело заключалось и в самом оружии. Оно не было обычным товаром, представляя собой выражение национальной мощи и общую собственность немецкого народа, которую предстояло пустить в ход лучшим из мужчин Германии. В руководстве по эксплуатации танка, изданном во время войны, эта связь настойчиво доводится до сведения молодых танкистов:

Каждый снаряд, который ты посылаешь из пушки, обошелся твоему отцу в 100 рейхсмарок налогов, а твоей матери – в неделю работы на заводе <���…> Полная стоимость «Тигра» составляет 800 тысяч рейхсмарок и 300 тысяч часов труда. 30 тысяч человек должны были расстаться с заработком за целую неделю, б тысяч человек должны были проработать неделю, чтобы у тебя был «Тигр». Все эти люди, строившие «Тигр», трудились на тебя. Подумай о том, что тебе доверено! [483] Во избежание недоразумений уточним, что танк «Тигр», о котором идет речь, выпускался только с 1943 г. и в реальности обходился для вермахта в 300 тыс. рейхсмарок, включая полный комплект боеприпасов для его 88-мм пушки. Тем не менее язык этого отрывка чрезвычайно показателен. W. J. Spielberger, Tiger and King Tiger Tanks (Sparkford, 1987), 104, 220-21.

Каким бы ограниченным ни было снабжение гражданского общества сложными потребительскими товарами, вермахт вовлек население – в первую очередь мужское – в коллективное потребление всех плодов современной промышленности [484] A. Lüdtke, «Ikonen des Fortschrittes», in A. Lüdtke, I. Marssolek, A. von Saldern (eds.), Amerikanisierung: Traum und Alptraum im Deutschland des 20. Jahrhunderts (Stuttgart, 1996), 199–210. Подробный разбор того, как эволюционировала пропаганда вермахта, см. в: E.-M. Unger, Illustrierte als Mittel zur Kriegsvorbereitung in Deutschland 1933 bis 1939 (Cologne, 1984), 137–270. . Нельзя сказать, что вермахт не понимал ограниченные возможности немецкой экономики. Неполная модернизация Германии четко отражалась на деятельности вермахта. Большинство гитлеровских солдат шло в бой пешком и было вынуждено довольствоваться в основном гужевым транспортом. В этом смысле германская армия 1930-х и 1940-х гг. была обречена на то, чтобы оставаться, как выразился один историк, «армией бедных». Но с другой стороны, молодые люди, служившие в вермахте, состояли в рядах организации, которая бесспорно служила орудием индустриальной модернизации. Как и во время Первой мировой войны, служба в армии давала многим молодым людям возможность впервые непосредственно ознакомиться с грузовиками и легковыми машинами [485] K. Möser, «World War I and the Creation of Desire for Automobiles in Germany», in S. Strasser, C. McGovern and M.Judt, Getting and Spending: European and American Consumer Societies in the Twentieth Century (Cambridge, 1998), 195–222. . Несмотря на недостатки «народных радиоприемников», в 1930-е гг. в радиооборудование и электронную инфраструктуру вермахта были вложены сотни миллионов рейхсмарок. И каждый немецкий солдат был знаком с основными принципами работы радио. В этом смысле в наибольшей степени выделялись люфтваффе. Если германская армия во многих отношениях все еще существовала в XIX веке, то идея «бедных ВВС» несостоятельна сама по себе. К концу 1930-х гг. на люфтваффе и связанные с ними отрасли трудились сотни тысяч человек. Даже если летать умело всего несколько тысяч человек, еще сотни тысяч обслуживали инфраструктуру, требовавшуюся для полетов, а еще миллионы в фантазиях отождествляли себя с люфтваффе, осуществившими давнюю мечту о национальных военно-воздушных силах [486] P. Fritzsche, A Nation of Fliers: German Aviation and the Popular Imagination (Cambridge, Mass., 1992), 185–219. . По крайней мере в этом смысле идея о зажиточном Volksgemeinschaft вышла за рамки простой риторики. Если Германия не могла сравняться с США в плане частного потребления, имея гораздо меньше автомобилей, радиоприемников и холодильников на душу населения, то она по крайней мере была вправе похвастаться куда большим количеством боевых самолетов и танков.

На первый взгляд наиболее заметным различием между экономическим положением Германии, Великобритании и США являлись колоссальные источники сырья и земельные угодья, имевшиеся у двух последних благодаря огромной территории США и многочисленным владениям Британской империи. Нехватка земли служила едва ли не самым важным фактором из всех, что стояли за прорывом европейцев во внешний мир, еще с XVII в. оказывавшим глубочайшее влияние на глобальный баланс сил [487] J. С. Weaver, The Great Land Rush and the Making of the Modern World, 1650-igoo (Montreal, 2003); A. W. Crosby, Ecological Imperialism: The Biological Expansion of Europe, goo-lgoo (Cambridge, 1986). . Наряду с наукой и техникой, представлявшими собой рационалистическое наследие европейского Ренессанса и Просвещения, в число принципиальных компонентов модернизации входило и ненасытное стремление европейцев избавиться от бедности посредством захвата и заселения обширных «пустых» земель в Евразии, Америке и Австралии. Итогом этих процессов к концу XIX в. стало резкое перераспределение земельной собственности и населения. При этом коренное население Северной Америки, а также большей части Латинской Америки и Австралии подверглось более-менее целенаправленному геноциду. Для работы на плантациях риса, сахарного тростника и хлопка через Атлантику из Африки было доставлено 30 миллионов рабов. 40 миллионов европейцев отправились за моря в надежде повысить свой уровень жизни. В противоположную сторону текли товары, произведенные на покоренных и заселенных землях, – и к концу XIX в., когда резко снизилась стоимость перевозок, этот поток превратился в потоп. В результате произошла впечатляющая революция в глобальной системе снабжения продовольствием, которая, в свою очередь, отразилась на многочисленном крестьянском населении Европы [488] О размышлениях современников на эту тему см.: D. Goodman and М. Watts (eds.), Globalising Food: Agrarian Questions and Global Restructuring (London, 1997). .