Адам Туз - Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики

Не следует слишком всерьез относиться к постоянным разговорам о кризисе, преследовавшим ИЗС. Население Германии ни разу не сталкивалось с реальной нехваткой продовольствия [555] Убедительное опровержение преувеличенных сообщений о кризисе, появлявшихся в британских СМИ, см.: IfK, Supplement to Weekly Report , 10 February 1937. . «Дефицит» мяса и масла был вызван не крахом снабжения, а резким приростом спроса, особенно со стороны потребителей из числа трудящихся. Получившие работу немцы, у которых завелись деньги, просто не желали сидеть на скудной вегетарианской диете, пропагандировавшейся нацистскими лидерами, по воскресеньям обедавшими овощной похлебкой. Разумеется, в условиях обычного рынка разрыв между спросом и предложением был бы устранен благодаря росту цен. Более высокие цены обеспечили бы снижение спроса, в то же время побуждая фермеров к увеличению объемов производства и привлекая импорт из-за рубежа. И ИЗС, безусловно, воспользовалось этим вариантом применительно к особенно дефицитным товарам. Однако в целом от сплошного повышения цен на продукты питания отказались из-за опасения вызвать такой же взрыв общественного недовольства, как в 1934 г. Именно политически мотивированное замораживание цен и создало видимость дефицита, вынудив ИЗС прибегать к более-менее открытым формам нормирования. Лишь в 1938 г., когда молочное животноводство столкнулось с реальными проблемами снабжения, режим в конце концов поднял цены, которые платили немецким фермерам за молоко. Но даже этот прирост не затронул потребителей. Таким образом, повышение цен стало стимулом для роста объемов производства, но не привело к сокращению спроса.

ИЗС сталкивалось с жалобами не только на дефицит продовольствия. Тайная полиция, внимательно отслеживавшая настроения среди крестьянства, тоже обнаружила много признаков недовольства. Крестьяне неустанно сетовали на низкие цены и административное вмешательство [556] Это дало некоторым авторам повод называть крестьян если не жертвами нацизма, то по крайней мере группой, обойденной вниманием со стороны режима. См.: Н.James, The German Slump (Oxford, 1986), 357; A. von Saldern, Mit-telstand im «Dritten Reich» (Frankfurt, 1979), 125-6. . Фермеры, несомненно, были ограничены в своих действиях сильнее, чем когда-либо прежде в мирное время. За первые два года правления нацистов власти приняли 250 новых положений, касавшихся сельского хозяйства: по одному за каждые три дня [557] Herlemann, Der Bauer, 145. . Возможно, самым обременительным ограничением из введенных ИЗС было то, которое требовало от фермеров сдавать определенное количество молока на молочные фермы, получившие лицензию от ИЗС. Это было очень серьезное требование, поскольку ежедневные поставки молока и масла в город служили наиболее важным источником оборотных средств для большинства крестьянских ферм. Молочные фермы ИЗС, конечно, расплачивались с поставщиками наличностью, но отныне фермерам приходилось сбывать молоко по ценам, установленным в централизованном порядке, и соблюдать диктуемое им расписание поставок. Для ферм, расположенных поблизости от городских рынков, это был суровый удар. По некоторым оценкам, в окрестностях Гамельна ежегодные убытки фермеров достигали 2000 рейхсмарок на ферму. Тех, кто не подчинялся требованиям ИЗС, облагали высокими штрафами. В сентябре 1935 г., когда сотни фермеров в районе Везермюнде начали доставлять подозрительно маленькое количество молока на местную молочную ферму, гестапо сообщило, что это равнозначно «молочной забастовке». В то же время на КПП, выставленных по дороге к Бремену, были задержаны шесть фермеров, пытавшихся провезти 88 фунтов масла для нелегальной продажи в городе [558] Ibid., 147-50. .

Подобные примеры, безусловно, весьма выразительны. Но недовольство крестьян в большинстве случаев не позволяет получить верного представления об экономической поддержке сельского хозяйства. Германские крестьяне обладали хорошей памятью и обостренным осознанием своих прав. Мысленно они возвращались к золотым дням в начале XX в., когда с конкуренцией североамериканских товаров удавалось справиться с помощью скромных пошлин и минимального вмешательства со стороны государства. Но эти дни остались в далеком прошлом. Если не забывать о катастрофической ситуации, сложившейся в 1930-х гг. в мировом сельском хозяйстве, нам станет ясно, что немецкие фермеры по сути работали в условиях беспрецедентной защищенности, и едва ли стоит удивляться тому, что за это приходилось платить. В ответ на устранение зарубежных конкурентов с отечественных рынков мелкое крестьянство было вынуждено смириться со всеобъемлющим надзором и контролем. Сельское хозяйство в Германии, как и вообще в Европе, начиная с 1930-х гг. все меньше и меньше походило на отрасль рыночной экономики и все больше – на странный гибрид частной собственности и государственного планирования. На истинное положение вещей указывает сравнение тех цен, которые платили немецким фермерам, и тех, за которые они бы сбывали свою продукцию, если бы не были никак ограждены от иностранной конкуренции. В этом отношении факты абсолютно недвусмысленны. Хотя производители зерна явно были защищены лучше, чем производители молочной продукции, те цены, за которые немецкие фермеры сбывали все виды своей продукции при национал-социализме, как минимум вдвое превосходили цены на мировых рынках. Разумеется, согласно «Новому плану» Шахта германская промышленность тоже существовала в условиях всеобъемлющего протекционизма. Поэтому действительно многозначительным событием после 1933 г. стал резкий рост сельскохозяйственных цен по сравнению с промышленными ценами. Во время Депрессии сельскохозяйственные цены снизились сильнее промышленных. После 1933 г. «ножницы» между промышленными и сельскохозяйственными ценами резко захлопнулись. Сельскохозяйственные цены росли быстрее промышленных, и, опять же, это не соответствовало тенденциям на глобальных рынках, где сельское хозяйство продолжало отставать.