Владимир Рыбин - Холодный апрель

С костюмом разобрались быстро. Нелька примерила его и заявила, что он ей как раз впору, чем несказанно обрадовала мать. А Луиза удовлетворилась глиняной кошкой с комода. Кошка эта была копилкой, со щелкой в черной голове, и Александр еще маленьким любил совать туда монетки. В копилке что-то позванивало, и Луиза заявила, что это очень дорогой подарок, поскольку в копилке — тайна, неведомо какие, может быть, золотые монеты. Мать махала руками: откуда у нас золотые, пятаки только. Но Луиза не сдавалась: кошку, и все. В конце концов мать успокоилась, но, когда Луиза отвернулась, показала Александру пальцем у виска…

Долго потом все это было предметом домашних обсуждений. Жена Татьяна прямо заявила: ненормально, и все тут. Он не возражал, поскольку тоже считал Луизу немного того… Только ее. О Саскии он этого бы не сказал. С Саскией у него были очень доверительные минуты. Особенно в Ипатьевском монастыре, куда они заехали, катаясь по Костроме. Пока Луиза, по-обыкновению восторженная, бегала по монастырскому двору, осматривая золотые купола, красиво выделявшиеся на фоне синего неба, росписи стен, окна, увитые каменной резьбой, они с Саскией сидели на скамеечке и беседовали. Нельки рядом не было: ей музейные красоты были ни к чему, и она убежала купаться на Волгу. Мать, которую Луиза все-таки вытащила из дома, удивив даже Александра своей настырностью, — обычно мать всем музеям и театрам предпочитала сидение в четырех стенах, — так вот мать, заявив, что если за Нелькой не присмотреть, то она обязательно утонет, тоже ушла на Волгу. И потому они с Саскией остались вдвоем. Александр так долго ждал этой минуты, что теперь попросту растерялся и молчал. И Саския молчала, только с любопытством все взглядывала на Александра и улыбалась чему-то своему. Они сидели так близко друг к другу, что ветер, временами ворошивший ее пышные волосы, кидал пряди ему на лицо, и он каждый раз жмурился и замирал, стараясь удержать в себе едва уловимый волнующий запах ее волос.

— А вы интересный человек, — наконец произнесла она.

— А вы… — Он задохнулся от этих слов, показавшихся ему полными тайного смысла, и вдруг выпалил: — А вы — просто красавица, не знаю, говорил ли вам кто-нибудь об этом…

— Говорил, — сказала она и снова улыбнулась.

— Говорил? — Ему не понравилось, что она упомянула это в единственном числе. Было бы очень странно, чтобы у такой красивой женщины не имелось если уж не мужа, то очень близкого человека. Хотя у красивых-то зачастую и бывают несчастливые судьбы.

— Говорил! — с вызовом повторила Саския, и засмеялась, и качнулась к нему мягким плечом. И, словно старого знакомого, похлопала горячей ладошкой его по колену. И он поймал эту ладошку, удержал, непривычно задыхаясь от мягкости ее ладошки, от близости.

— Ну, всё! — с деланным испугом воскликнул он.

Она засмеялась и, высвободив руку, снова похлопала его по колену.

— Ты совсем такой же, — сказала загадочно. И задумалась, погрустнев, и наклонилась к нему: — Приезжай к нам, хорошо?

Александр не сразу понял, о чем она говорит, заметил вдруг, что она с ним на «ты», и обрадовался.

— Хорошо бы!..

— Приезжай, тебе будет интересно.

— Не сомневаюсь. Только ведь это… не в Кострому съездить.

— Я знаю. Но ты приезжай. Мы пришлем тебе приглашение.

Она так и не сказала: хочу видеть, я приглашаю, или, на худой конец, мне было бы интересно. Ничего от себя лично, ничего. Но в тот момент это казалось ему малостью, которой не следует придавать значения.

Задумался он позднее, когда они уже уехали в свою Западную Германию и увезли его клятвенное обещание приехать.

Обещать было легко. Говорится же: звезду с неба пообещать легче, чем пятерку в долг. Он уж забывать начал приезжих немок, когда из Западной Германии пришло приглашение, форменное, напечатанное на немецком и русском языках, с подписями и печатями магистрата города Ольденбурга, странными чужими печатями, на которых вместо герба — изображение какого-то замка.

— Неужто поедешь? — забеспокоилась жена. — Чего ты там не видел?

Он и сам не знал, зачем ему ехать, но приглашение лежало на столе, звало. И он пошел в райотдел милиции, все более уверяясь в необходимости ехать, с радостью ощущая, что тонкое нежное звучание в душе, возникавшее при воспоминаниях о Саскии, не забылось, все волнует его.

Приглашение было от Луизы Кнауэр и ее мужа Ульриха. Возраст в приглашении не указывался, и первый же лейтенант, к которому он обратился в райотделе милиции, посмотрел на него с игривым любопытством и спросил, кем она, то есть Луиза Кнауэр, ему приходится? Когда узнал, что никем, снова посмотрел, но уже не игриво, а осуждающе.