Владимир Смирнов - Крик сквозь стекло

— …м-м-мать! Прикрытие?! Где прикрытие?! Нас жгу-у-ут!! — А за его спиной непрерывно грохочет УБТ: старшина, зажав в упоры трясущиеся от отдачи плечи, перешвыривает раскалившийся в ледяном воющем ветре пляшущий ствол с борта на борт; полуослепленный жгущим весь распроклятый гибнущий мир огромным факелом, рвущимся из бешеного пулемета, он отчаянно-обреченно отбивается, отсекает, прикрывает — стреляет, стреляет, стреляет, беззвучно молясь, матерясь и рыдая; и плевать на патроны, плевать на расчеты, надежды, на жизнь распропащую — плевать! Сбросить — и не промахнуться; не дать себя сбить до выхода на цель — вырвать еще миг, еще мгновение, чтоб всем телом, душой, последним вздохом-взглядом успеть навести на цель не самолет — себя, себя навести! — и не промахнуться… Но всюду, всюду — смертные пролетающие тени, размазанные скоростью, мелькающие в диких ракурсах и отсветах боя.

Молнии дымов. Рев. Грохот. Шипение. Визг.

Черная размашистая тень проносится наискось над головой в блеске винтов — и «ил» рядом мгновенно охвачен огнем; это только в кино самолет горит — и летит, летит; здесь, в сражающейся жизни, все не так, все страшно! Весь штурмовик вспыхивает и вмиг превратился в кошмарно завывающую свистящим бело-голубым огнем форсунку.

— С-суки!.. — безнадежно, смертно, люто несется над беспредельным вечным океаном. — Го-о-орим! Все гор-ри-и-им! За Р-ро-дину, за Ста-ли-на-а-а!.. Будьте ж вы все про-о-окляты-ы-ы!!!

От горящих крыльев — из ручьев, из потоков стекающего с плоскостей трепетно-нежного пламени отваливаются две бомбы, косо ударяются о воду, взлетают рикошетом и, проплыв медленной дугой, бьют высокий черный борт судна; гудящее мгновение, миг смертной тишины — и палуба, вышибленная изнутри ужасным сдвоенным взрывом, взлетает, разламываясь, в небеса; а пылающий штурмовик, разбрасывая воющие лохмотья пламени, с предсмертно-хриплым ревом проносится растянутой тенью над палубой корабля охранения в трех метрах перед мостиком, и немцам отлично видно разорванное торжествующим яростным криком оранжево-солнечно освещенное пожаром лицо русского летчика в горящей изнутри кабине, его высвеченный пламенем вскинутый победоносно черный бешеный кулак, видно, как раздуваемое ураганом скорости пламя длинными косматыми хвостами рвется из разбитой кабины стрелка; по самолету остервенело бьют из пистолетов, автоматов, пулеметов, винтовок, ракетниц — десятки трасс скрестились на нем; и, разлетевшись на сотню кусков, он вертящейся грудой горящих обломков обрушивается в ледяную воду, взметнув салютно мириады радужных брызг.

— Кид-дай же… будь ты… ты прок… клят! — орет трясущийся в дикой тряске стрельбы старшина. — Г-г-гиб-нем! Кид-дай же, гы-гы-гад!

— Концевой… — неспешно цедит каменный Кузьменко; цель, только цель! Ниже, еще ниже… Справа косо мелькнули какие-то куски — кто? Ведомый… ведомый — напоролся на разрыв снаряда — и, ударившись носом в столб поднятой разрывом воды, как в стену, просто рассыпался! Осторожно, осторожно… Чуть левей, не повтори — нас только двое, осторожно! Нет ничего, забудь все, теперь правей и не качни машину — буруны тут, под винтом… Но лупят, ах, как они лупят… Все! Проскочили завесу — все! Н-ну, теперь!.. А, ч-черт!

«Ил» — последний! — брызнул стеклами взорвавшейся кабины, его швырнуло боком вверх, он крутнулся влево вниз — в кратчайшие мгновения! — и в искрении белого огня, в разгоне, в разносе гибели зацепил дымогарную трубу шквально стреляющего, извергающего потоки сверкающих снарядов эсминца. Крыло медленно оторвалось в ослепительной бензиновой вспышке и, вертясь, плоско шлепнулось о воду, а разламывающийся самолет в беззвучном громе обрушился на надстройку, волна полыхнувшего бензина окатила корабль. И уже не эсминец, а несущий высоченную волну белого пламени и клокочущего черного в россыпи бенгальских вспышек дыма, в свистящем вое и визге пара, упрямо стреляющий стальной остов в длинной раскачке, роняя на волны текучие лужи огня, несется в кипении и клубах мутно-белым облаком испаряющейся от его багрово раскалившихся бортов воды и бурунах.

«А я — я один! Остался один — на всех, за всех! Ну ладно… Я уже тут, я прошел и все успею — но трудно, как же трудно и страшно, как страшно, когда один…»

Машину трясет от ударов снарядов, пуль, осколков; гнилой тряпкой лопнула обшивка борта, жутко обнажив «скелет» нервюр и стрингеров; от алой звезды на крыле летят лохмотья; глухой удар-взрыв прямо под спиной бьет бронеспинкой в сердце, ахнуло дыхание — и ч-черт с ним, осталось две секунды на все про все; вылетает вверх, вертясь, кусок элерона — херня, еще секунда, целая жизнь; держись, мужик, держись — за всех один! Сейчас, уже сейчас… А, м-мать! Взрыв!