В это время в прихожей раздался требовательный звонок, и спустя минуту на пороге возникла перетянутая ремнями фигура дежурного офицера. У калитки за его спиной отливал иссиня-черным кузов большого генштабовского «опеля», рядом с которым нетерпеливо переминался водитель. В распахнутую настежь дверь с улицы ворвался порыв ветра и пошел гулять по лестнице. Где-то на втором этаже хлопнула форточка, и сквозняк взметнул занавески на кухне. Солнечные лучи, преломленные зеркалами, слились в одну ослепительную вспышку, в которой на мгновение растворилась Гертруда. Диринг все понял без слов: об отпуске теперь можно забыть. Быстро одевшись и наскоро перекусив, он занял место в машине рядом с дежурным. Тот оказался немногословным, и поэтому ему пришлось запастись терпением до самого Берлина.
В штабе Диринга встретил сам Ганзен. Чувствовал он себя неуютно, потому что решение о командировке подчиненного приняли через его голову. Капитан Шахт внезапно заболел, и со срочным пакетом к командующему группой армий «Центр» фельдмаршалу Клюге надлежало отправиться майору. Несмотря на это непредвиденное осложнение, служба Ганзена работала как часы. Диринга уже ожидал знакомый портфель, а во дворе стояли наготове бронированный «майбах» и «мерседес» с охраной. Расписавшись за портфель в журнале и выслушав дежурный инструктаж, он выехал на аэродром Темпельхофф, где уже прогревал моторы специальный самолет. Помимо Диринга и охраны места в нем предназначались группе офицеров Генштаба, направлявшихся с проверкой в войска Клюге.
До восточных границ самолет летел без сопровождения, а в небе над Белоруссией к нему пристроились два «мессершмитта». Их присутствие недвусмысленно напомнило пассажирам о близком фронте. И война вскоре явственно дала о себе знать грудой развалин, оставшихся от Минска, тянущимися за горизонт противотанковыми рвами и траншеями, которые, подобно гигантской паутине, опутывали заброшенные поля, и серыми язвами-пепелищами на месте сожженных дотла деревень и поселков.
Нервная волна прошлась по салону самолета. Высокий, худой как жердь генерал прилип к иллюминатору и, по-птичьи вращая головой, стал выискивать в небе русские истребители. Добродушный толстяк полковник, до этого без устали сыпавший сальными анекдотами, внезапно умолк и потупил блуждающий взгляд в грязноватый пол. Лишь Диринг и привычная ко всему охрана сохраняли олимпийское спокойствие до самой посадки в Брянске.
Но в Брянске они надолго не задержались. Клюге на месте не оказалось — он внезапно вылетел с проверкой во Вторую танковую армию. После недолгих переговоров с Берлином Дирингу приказали доставить пакет прямо в расположение войск. Уже глубокой ночью он в сопровождении охраны из специального диверсионного подразделения Абвера вылетел на полевой аэродром, расположенный вблизи Орла, у небольшого городишки Болхов.
Самолет слегка покачивало на воздушных ямах. Диринг, чтобы побороть накопившуюся за день усталость, пытался заговорить с охраной, но разговор явно не клеился. Скрытая неприязнь, всегда существовавшая между армейскими, а тем более штабными офицерами и офицерами Абвера, незримой стеной встала между ним и старшим команды капитаном Шульцем. Тот отделывался односложными ответами и не проявлял ни малейшего желания поддерживать беседу, а его угрюмые подчиненные вели себя так, будто набрали в рот воды. Под их свинцовыми взглядами Диринг чувствовал себя неуютно, поэтому он отвернулся в сторону, прикрыл глаза и вскоре задремал. Но зыбкое забытье оказалось недолгим, резкий толчок подбросил его в кресле, и от перегрузки заломило в ушах. Диринг рефлекторно сглотнул несколько раз, зажал нос и продул уши. Неприятное ощущение понемногу стало проходить.
Самолет нырнул вниз и пошел на посадку. Пассажиров швырнуло с мест, корпус содрогнулся от бешеной тряски. Майор правой рукой ухватился за портфель с документами, а левой вцепился в подлокотник, с удивлением поглядывая на капитана Шульца. До полевого аэродрома под Болховом, где в настоящее время находился командующий группой армий «Центр» фельдмаршал Клюге, по всем расчетам оставалось не менее тридцати минут полета, и эта вынужденная посадка отозвалась в сердце Диринга неясной тревогой. Но Шульц сохранял спокойствие. Ободряюще кивнув, он снова приник к иллюминатору.
По фюзеляжу забарабанили ветки кустарника, мрачная стена леса стремительно приближалась, но в последний момент летчик сумел развернуть машину. Винты еще несколько минут со свистом покромсали воздух и наконец замерли. Шульц стремительно поднялся и открыл дверцу. Снаружи донесся тревожный шум дождя, сквозь который прорывались странные звуки, похожие то ли на стоны, то ли на жалобные всхлипы ребенка.
Читать дальше