В эти последние перед операцией сутки майор Фогель своим занудством, перемешанным с характерной для рейнской области невнятной скороговоркой, успел проесть батальонному плешь на голове, и он с трудом сохранял спокойствие. Масла в огонь взаимной неприязни подлило и то, что ни один из предложенных им маршрутов вывода группы в тыл к русским Фогель не принял, и лишь за несколько часов до приезда лейтенанта Райхдихта он все-таки остановился на одном из самых первых, что проходил на стыке первой и второй рот батальона. Помотав нервы Дику, он, тем не менее, своей подписи на плане не поставил, в лучших традициях штабных бюрократов возложив ответственность на подчиненного. Сославшись на неотложные дела, майор потребовал прислать документы в штаб полка после ознакомления с ними офицеров Абвера и смылся от греха подальше к себе в Крымскую, так и не встретив «гостей».
Вот почему капитан встретил абверовцев откровенно враждебно, но оттаял он достаточно быстро. Отменный прусский служака, тянувший нелегкую лямку окопного офицера с первых дней войны, Дик, с откровенным презрением относившийся к лощеным штабным шаркунам, ценил только тех, кто доказал свое умение воевать на поле боя, под пулями. Но прибывшие по повадкам никак не походили на тыловых крыс, что заседали в теплых кабинетах и тянули жилы фронтовикам, которые всегда расплачивались собственными шкурами за провалы шаркунов. Наметанным взглядом он с ходу определил в командире группы — немногословном силаче — настоящего «горного стрелка», способного запросто дать фору даже самым отчаянным из его батальона.
В холодном и цепком взгляде серых глаз Дик заметил так хорошо ему знакомый хищный блеск, блеск волка-охотника, которому было не привыкать играть в прятки с самой смертью. Лейтенант и не пытался надувать щеки, с первой же минуты он повел себя просто и по-деловому. Он лишь бегло просмотрел планы, оставленные Фогелем, а затем внимательно выслушал предложения Дика, не принятые штабистом. После нескольких уточняющих вопросов по маршруту в тыл к русским Рейхер взял карандаш и расписался в левом нижнем углу карты. Вслед за ним без всяких разговоров поставил подпись Райхдихт.
У Дика словно гора свалилась с плеч, он оживился, размашисто расписался последним и, подняв голову, встретился взглядом с Петренко. Этот нахальный славянин вел себя на его КП как у себя дома, на равных с офицерами. В душе капитана вновь поднялась волна раздражения. К большинству русских он относился с патологической ненавистью, и было за что: большевистские фанатики в последних боях сократили его батальон едва ли не до роты. По твердому убеждению Дика, те немногие, что, бежав от Сталина, перешли на сторону великого фюрера, в лучшем случае годились только на то, чтобы вешать и стрелять своих соотечественников. Но этот русский, похоже, представлял собой редкий экземпляр зарвавшегося хама.
«Мерзавец! Напялил на себя священный для прусского офицера мундир элиты вермахта — горных стрелков и вообразил себя арийцем!» — негодовал в душе Дик.
А Петренко, казалось, не замечал этой откровенной враждебности, склонившись над картой. Он внимательно изучал расположение передовых и скрытых дозоров, опорных пунктов и минометных точек противника не только в полосе обороны батальона, но и в соседних с ним, а затем бесцеремонно прильнул к окуляру стереотрубы. Дик с откровенным презрением смотрел на его неловкие манипуляции. Петренко продолжал что-то высматривать среди занесенного снегом леса. Рейхер, обсуждавший с Райхдихтом детали предстоящей операции, прервал разговор и настороженно спросил у него:
— Что-то не так, Петр?
— Пока затрудняюсь ответить, господин лейтенант, надо бы присмотреться, — ответил тот и повернул стереотрубу резко влево.
В окуляре возник неправдоподобно большой ствол сосны, а затем невысокий холм у ее корней. Там был навален лапник, за которым проглядывала темная амбразура дзота. Вверх от него вел едва заметный ход сообщения, который заканчивался новой огневой точкой. Впереди, в сотне метров, прерывистым серым пунктиром среди снега проглядывала траншея, занятая ротами батальона. Капитан хорошо знал свое дело и оборудовал двойную линию обороны — именно по ней сейчас и метался объектив стереотрубы.
У Дика иссякло терпение наблюдать за неуклюжими движениями русского.
— Господин лейтенант, ваш подчиненный, похоже, собрался воевать с моим батальоном, а может, он в первый раз увидел стереотрубу? — с уничижительной иронией произнес он и предложил Рейхеру: — Господа, давайте пообедаем, а он пусть потренируется в окопах.
Читать дальше